Существует миф, что только самые неистовые экстраверты могут разговорить собеседника. Что это люди, у которых сквозь поры сочится уверенность в себе, которые без стеснения подходят к незнакомцам и выуживают из них то, что при других обстоятельствах те не сказали бы и под пытками. Это совершенно не так. Среди журналистов, конечно, есть те, кто не испытывает робости перед незнакомыми людьми, но в большинстве своем мы вовсе не такие. Мы отлично осознаем, что, чтобы взять интервью у незнакомца, требуется терпеть дискомфорт, часто усилием воли.
Нам всем порой приходится покидать свою зону комфорта, чтобы добраться до самой сути вещей. Св. Франциск Ассизский говорил: «Начните делать самое необходимое, затем сделайте то, что можете, и в результате вы увидите, что делаете невозможное». Не такая уж плохая мантра для берущего интервью.
Именно в таком настроении я приступил к истории о серийном убийце, который скрывался на юге Калифорнии.
В 1980-х годах Калифорнию терроризировал серийный убийца, известный как Ночной Странник. Он вламывался в дома по ночам, истязал, насиловал и иногда убивал их обитателей. Иногда он рисовал сатанинские пентаграммы на зеркалах, прежде чем скрыться.
Я тогда работал фрилансером недалеко от Сан-Диего, и, когда Ночной Странник напал на пару из Мишен-Вьехо, городка, располагавшегося менее чем в двух часах езды от моего дома, мне позвонили из отдела новостей и попросили выехать на место. В том конкретном случае на одну из жертв напали и жестоко изнасиловали, но ей удалось спастись.
«Мы уже знаем, что произошло, – сказал редактор. – Нам нужен материал о том, что творится с районом, в котором появляется кто-то вроде Ночного Странника. Каковы сейчас настроения в округе, когда все знают, что этот человек еще на свободе?»
Признаюсь, сначала я думал, что мне вряд ли удастся написать этот очерк об объятом ужасом районе. Захотят ли жители со мной разговаривать, особенно зная, что злодей все еще не пойман? Тот случай многому меня научил.
Хорошо, не буду спорить: иногда взять хорошее интервью удается благодаря интуиции, но чаще – нет. Многим интервьюерам непросто преодолевать диссонанс между тем, что они должны делать (или их редактор считает, что они должны), и собственным дискомфортом. Нежелание разговаривать с определенными людьми или типами людей часто напрямую связано с личным опытом, предположениями, стереотипами и нежеланием беспокоить людей. Однако мой личный опыт научил меня в первую очередь не доверять своему чувству дискомфорта. Само собой, когда собеседник скорбит, гневается или пытается успокоить близкого человека, я не стану навязываться. Но я заметил, особенно работая над материалом о Ночном Страннике, что большинство людей вовсе не против общения с репортером, если он чуток и искренне желает докопаться до правды. Сначала вы, вероятно, будете чувствовать неловкость, но все же не стоит бояться задавать вопросы тем, чей комментарий вам нужен. Нормально показывать и то, что вам неловко. В конце концов, вы такой же человек, как ваш собеседник.
По дороге в Мишен-Вьехо я думал, представляет ли мой редактор, о чем меня просит. Сам он на восточном побережье, а городок, в который я направлялся, – на западном. Это два разных мира. Он что, думает, что люди все бросят и побегут отвечать на мои вопросы? Он хотя бы примерно представляет, какой страх сейчас сковал эти края? В целом я с доверием отношусь к издателям, потому что они, по-моему, понимают, что интересно читателям, и часто лучше, чем я, видят общую картину. Но в этот раз я боялся, что никто со мной и разговаривать не станет.
Из новостных сводок я примерно представлял, где произошло то самое нападение. Я увидел на улице почтальона, представился и спросил, знает ли он, в каком доме все случилось. Почтальон махнул рукой: вон там, в нескольких домах отсюда. Я быстро прикинул список ключевых фигур, чье мнение, по моим представлениям, было необходимо для хорошего материала. Официальная версия мне была не нужна: ее уже можно было прочесть в любой газете. Мне необходимы были местные голоса, в основном голоса соседей, а также тех, кто пытается обезопасить такие районы.
Сначала я чувствовал, что идти по соседям в лучшем случае пустая трата времени, а в худшем – вторжение в частную жизнь. Возможно, в юридическом смысле вторжением это назвать было бы нельзя, но что насчет морально-этических норм? Не посчитают ли меня безнравственным репортером, пустившимся в погоню за сенсацией? А сам я захотел бы разговаривать с репортером, если бы подобное случилось на моей улице? Однако в глубине души я знал, что в редакции правы. Страх – эмоция универсальная. Называя, объясняя, показывая его, иногда мы можем установить с читателями связь. Может быть, с помощью своего материала я смогу помочь читателям лучше понять самих себя. Не исключено.