Кайрос

– Стерпится-слюбится, – сказал ей Тарас, надевая кольцо на палец. – Не кочевряжилась бы, без пуза бы замуж вышла. Было бы все, как у людей.

В этой семье все, как у людей. Все, как положено. Были бы силы – убежала бы. Но куда ей, детдомовке, деваться?

– Ты в нашей семье как у Христа за пазухой, сказала свекровь после скороспелой свадьбы и взглядом прожгла. – Али тебе наш Христос не по нраву?

Роза не сдержалась:

– Христос евреем был.

– Да ладно! Откуда тебе знать-то, детдомовке?!

Подруги говорят: счастливая! Не надо по общагам мыкаться, своя квартира, муж, теперь вот ребеночек будет. И что с того, что по имени муж на людях не называет – стыдится. Как живот стал заметен, спать вместе перестали. Был животный интерес и прошел. В квартире – с краюшку живет. Не дай бог запачкать, наследить, не то сказать.

Тошно. И от мужа, и от ребеночка. И от хозяйства домашнего. Каждый день – как предыдущий: корми, обстирывай, убирай. Потом пеленки в ход пойдут. Через три года – на работу, в бригаду мужа. Всю жизнь расписали, не спросив, хочет она такой жизни или нет.

За окном мелькали березы и ели. Густая весенняя поросль. Дачи в этом направлении только строились. Дома росли медленно – в зависимости от того, удалось ли достать строительные материалы. Пока все они жили в маленьком вагончике, который свекор украл по знакомству. Справа медленно рос фундамент родового гнезда.

– Построим – на машину будем копить! – хвасталась свекровь соседкам.

Те завидовали.

О машине мечтали многие, да только копить было не из чего. А пока сажали картошку, морковку и капусту. В прошлом году урожай был хорошим. Излишки удалось продать через знакомых на рынке. Свекровь осталась довольна. И капусты много засолили с огурцами. Как забеременела, сразу потянуло на солененькое.

Свекровкину кубышку Роза обнаружила случайно. Достала пачку, пересчитала, послюнив пальцы, и сладко ужаснулась. Таких денег отродясь в руках не держала!

С тех пор появилась любимая забава: в кубышку забираться, «ленинов» перебирать. Иногда мечтала взять все и сорваться куда-нибудь к морю, где много солнца и фруктов.

И сорвалась бы. Если бы не ребенок.

– Сына родишь, пересмотрю интересы, – сказал Тарас. – С девкой – по миру пущу. Нам чужие рты не нужны. Сама меня в семейную жизнь завлекла, теперь сама ответ и держи. У нас все как у людей – по честности.

Роза вспомнила, как он насиловал ее в подсобке. Думала – разорвет. Обошлось. Потом и вовсе – замуж взял, по честности.

…Она почувствовала толчок и поморщилась. Ломило спину. Поскорей бы уж все случилось. Свекровь говорит, что в их семье бабы долго рожают, часов по двенадцать-шестнадцать. И всегда мучаются.

Мучиться не хотелось.

С тоской посмотрела на огромные сумки. До участка идти минут сорок. Тарас возьмет ту, что полегче. Пойдет вперед. А она следом, шажочек за шажочком. Как королева английская. Жениховался – так называл. Из-за густых рыжих волос. Собственно, больше ничем Роза и не могла похвастаться. Только прядями, горевшими на солнце, и нежной россыпью веснушек на бледном лице. Была, говорят, в Англии королева-девственница. Рыжая, красивая и несчастная. Она, Роза, не девственница, но тоже несчастная, и чуть-чуть красивая.

– Два процента рыжих у евреев – и тут свое взяла! – бесилась свекровь. – Шнобель жидовский, так еще и патлы неизвестно от кого. И куда мой сын смотрел?! Столько девок вокруг, одна краше другой! Приворожила гадина. Не зря ее родителей…

Как же душно! Резинка самопальных трусов больно врезалась в тело. Трусы оранжевые, широкие, с модными вытачками. Выкройку нашла в журнале «Работница» и сшила за один день. Себе и свекрови. Свекровь подарок приняла, но ни разу не надела. И от этого Розе становилось больно и обидно – брезгует, значит. Очень важно быть не одному – в семье, в городе, стране, мире. В мире она не одна, но вот что касается страны и семьи… Судьба такая.

Осталось четыре остановки. Перегоны длинные, стук вагонных колес отзывался в пояснице нарастающей болью. Она поерзала, выбирая удобное положение.

Тарас отхлебнул теплое «жигулевское» и зашуршал газетой.

– Что за жизнь пошла? Опять империалисты разбушевались. Еще немного, и война будет.

– Типун тебе на язык, – щелкнула спицами старушка, пристроившаяся напротив. – Только этого не хватало! Вон у тебя детушка скоро родится, о нем думать надо.

– А чего думать? – Тарас раздраженно поскреб затылок. – Родится, тогда и думать будем. Правда, жена?

Роза не ответила. Привалившись к окну, она, казалось, дремала, некрасиво раскрыв рот. Крупные веснушки на носу и щеках багровели яркой россыпью. Глаза подернулись сонной пленкой, уставившись в центр вагона, где…

…покачиваясь, сидел пьяный парень с бутылкой водки.

Раз!

Он отхлебнул, расплескав половину на брюки.

Два!

Достал пачку болгарских сигарет. Щелчком выбил одну. Сунул в рот и победно оглядел пассажиров. Те поспешно скрылись под шторками бледных век.

Три!

Зажег спичку.

Вагон дернулся.

Спичка упала.

Пропитанные спиртом колени вспыхнули.