Кайрос

Ребенок мягко скользнул на песок. Она даже не поняла, как это случилось – всего лишь одна судорога, и вот он, барахтается меж ее ног. А говорили, что роды будут длинными. Она неуклюже подвинулась, пытаясь ухватить младенца здоровой рукой. Но та не слушалась. Только и увидела, что мокрые темные волосенки.

Что же нам делать, малыш?

Изогнувшись, снова попыталась притянуть ребенка к себе. Он равнодушно взглянул на мать, и ее поразила осмысленность взгляда – будто он был старше и знал то, что ей неведомо.

Первый крик.

Взвились птицы.

Зашумел ветер.

Закачались сосны.

И в совершенной сине-хвойной высоте обломилась ветка, похожая на уродливую рогатину. Она висела на пленочке-кожуре, покачиваясь под собственным весом.

Младенец вновь издал крик, на этот раз ликующий.

Ветка ринулась вниз.

Со свистом упала.

Правый сук аккуратно и точно перерубил пуповину.

Левый столь же аккуратно и точно вошел в горло женщине.

Младенец рассмеялся в наступившей тишине.

Земля нежно баюкала своего повелителя.

3 мая

– Вода – парное молоко! Пошли купаться!

Таня промолчала. Лена ее раздражала. Сегодня – особенно.

Темный купальник, сшитый на старой швейной машинке, вяло поддерживал тяжелый некрасивый живот. Пигментные пятна, выпавший передний зуб… И кто придумал, что беременность красит женщину? Какой идиот?!

Таня закусила губу и отвернулась, стараясь не заплакать. Мать, наверное, все поняла. Смотрела жалостливо, но с вопросами подступить так и не решилась. Правильно, что не решилась. Характер Тани посильнее отцовского будет. Что не по ней – держись! «Не девка – железобетон!» – папаша знал, что говорил. Не знал только, что трещины по железобетону пошли – еще немного, и труха будет. И никакой раствор уже не скрепит.

Была бы надежда, Таня выкарабкалась. Вытянула бы себя, заставила бы жить. Но как жить, если в тридцать лет у тебя нет ничего – ни семьи, ни ребенка! И не будет. Ничего не будет. Порченый товар оказался, хоть и красивый на вид.

Несмотря на полдень и солнечную жару, пляж пустовал. Люди отсыпались после трудовой недели. Суббота. Праздники.

Лена неловко окунулась и присела на голубое байковое покрывало.

– Мать говорит: рожать скоро. Живот почти опустился. Правда, что ли?

– Мне-то откуда знать?! – грубо ответила Таня.

Сестра смутилась:

– Чего злишься? Я ведь так спросила. Может, со стороны заметно?! Мне бы недельку еще походить, пока Димка не вернется. Без него страшно рожать.

– Не первая и не последняя. Никуда не денешься – родишь!

– Посмотрю на тебя, когда самой время придет.

– Нашли племенную кобылу. Тебе надо, ты и рожай! Мне фигуру портить не резон.

Таня перевернулась на плоский, согретый солнцем живот, сорвала травинку.

Лена с завистью посмотрела на старшую сестру: хороша как! Загар ровный, золотистый, кожа так и светится, талия, как у Гурченко, волосы – копна золотая. И глаза – карие, с золотистыми же крапинками. Столько парней за Танькой увивается, а до сих пор одна. Мать все глаза выплакала. Болит, дескать, сердце за кровиночку. Где ж это видано, чтобы младшая вперед старшей замуж пошла. Не по-людски! Но ведь сердцу не прикажешь.

Хороша-то Таня, хороша, а Димка ее, Лену, выбрал. Пусть и ноги у нее толще, и на щеках ямочки, и покушать любит, а все равно – женился на ней. Вот только не понимала она, почему. И не только она одна, все не понимали: почему такой парень, как Димка, выбрал в жены нескладную толстую тетеху, а на красавицу-сестру даже и не взглянул.

– Говорят, за границей вместе с мужьями рожают, – прошептала Лена. – Я когда в декрет уходила, журнал принесли. Импортный. На немецком языке. Там так и написано. Муж при жене, а она рожает. Вот потеха!

– Почему потеха? Баба, значит, мучайся, а мужик в стороне? С друзьями отмечать?

– А вдруг он потом на меня и не взглянет?! Зачем ему на меня такую смотреть?

– Никак, ты со своим решила рожать? – хохотнула Таня. – По заграничному!

Хохоток получился отрывистым и злым.

Лена обиженно замолчала. Иногда она совершенно не понимала сестру. Добрая, внимательная, Таня с первого взгляда невзлюбила Димку, и антипатия постепенно перекинулась на младшую сестру, словно та была виновата в том, что замуж выскочила, не спросив разрешения, да еще за того, кто Тане не люб.

– Беда с девкой, – причитала мать. – Хоть бы парня себе нашла, а то сладу нет – как с цепи сорвалась.

– Найдет, куда денется, – взбадривал отец. – Такого мужика отхватит, что нам и не снилось! Ей еще Ленка завидовать будет.

– Купаться пойдешь? – Лена робко коснулась золотистого плеча сестры. – Я бы еще сплавала. Но одной боязно.

Татьяна лениво встала, потянулась.

– Пошли, трусиха!

Лена зарделась:

– Я только купальник сниму, ладно? Давит что-то.

Таня пожала плечами:

– Снимай. Все равно никто не видит.

Озеро было холодным, глубоким и черным. Отойдешь от берега полметра и по горло уходишь в темную воду – кончиками пальцев чувствуешь илистое дно, и от этого делается сладко и страшно. Вода еще не успела прогреться, но после палящего солнца приятно освежала.