И никто даже не догадывался, что под крышей Кая коротает дни, а порой и ночи Снежная Дева. В какой-то из дней она даже по собственной прихоти заморозила окно в его комнате. В то время не было морозов, отчего только его окна покрывали белые узоры. Йенни утверждала, что это для его защиты. И это определенно было ложью – зимних альвов не остановишь тонкой коркой льда. Но Йенни упрямо не желала развеивать магию.
– Разморозь стекла.
– Зачем? – спрашивала она.
– Это слишком заметно.
– Я могу немного повлиять на погоду. Тогда это не будет заметным.
– Ты же утверждала, что давно не занимаешься этим. Отнимает много сил.
– Но я же немного, – фыркнув, пожала плечами Йенни, сжимая в руке старую кисть, рядом стояла палитра из акварели. Она так много времени проводила в его доме, что Кай решил ее чем-нибудь занять. Выбора у него было немного. Вот только он не понимал, насколько это плохая идея.
Минут десять Дева честно и усердно что-то рисовала. Лицо отражало все ее эмоции – Кай воочию видел, как они менялись от воодушевления и интереса до разочарования, раздражения и злости. Не выдержав, Йенни просто швырнула кисть, так что та попала Каю в лоб и упала, расчертив лицо коричневой краской.
Повисла краткая тишина, а после Йенни расхохоталась.
Смеялась она опасно громко – соседи снизу могли услышать. Тогда Кай подскочил к ней, зажав ее рот ладонью. Его кожа прямо на глазах покрывалась льдом. Это было чертовски больно, но он не отнял руку до последнего, будто из упрямства показывая, что не всегда готов подчиняться ее воле.
После этой перепалки Йенни разморозила стекла, пожелав ему наслаждаться вниманием соглядатая за окном. Кай понял, о ком речь. Герда не могла увидеть Йенни, но все же…
В тот же день он нашел ненужный отрез ткани, чтобы занавесить окно. Время Кая истекало, ему необходимо было завершить последнюю картину, а уже после беспокоиться о людях. Он надеялся, что у него будет возможность объясниться. Все же Кай не был глупцом и догадывался, что, пусть Герда не знала деталей, она многое понимала. И обида на него, что вновь росла с каждым днем, была вполне объяснима. Это являлось еще одним поводом поторопиться и быстрее закончить полотна. Но еще имелась причина, из-за которой он желал бы замедлить время. Может быть, даже навсегда остаться в этих долгих зимних ночах…
Йенни нравились их разговоры, пусть Дева и не желала этого признавать. Теперь она часто занимала то кресло, которое заморозила в первый свой визит. Только ныне с каждым разом она лучше контролировала свою силу, не портила мебель и почти не понижала температуру в комнате Кая.
Перекинув ноги через один подлокотник и прислонившись спиной к другому, Йенни нередко запрокидывала голову, рассматривая деревянный потолок. Она могла сидеть в молчании, погруженная в свои мысли, пока Кай работал над последним полотном. Изредка отмирая, Йенни задавала неожиданные вопросы.
– Почему тебе нравится создавать картины? Как ты это понял?
– Я никогда не задумывался об этом… – искренне отозвался Кай. – Но, начав в какой-то момент, понял, что не могу остановиться.
– Почему не можешь? Выкинь кисти и краски. Многого не надо.
– Отчасти. – Кай поднял свободную руку, коснулся пальцем виска. – Только в моей голове они останутся. Я буду тосковать.
Йенни сощурилась, смотря на кисть в руке Кая, что вновь порхала над холстом. Два завершенных полотна стояли у стены комнаты, прикрытые тканью. Они манили ее, и она не единожды представляла, как срывает с них этот никчемный кусок материи. Думала об этом десятки раз, но сдерживалась, помня свое обещание.
Больше всего Йенни ненавидела давать обещания. Ведь их надо исполнять. В мире силы существовало два вида договоров, о которых она после рассказала Каю. Первый заключался на золотых свитках, а второй – на плоти. На свитках использовали божественный язык, которым записывали условия, а после закрепляли оттиском своей силы. Второй же оставлял след на плоти и уходил в кости.
Договор можно было уничтожить, а клятва на плоти вечна. И, если ее не исполнить, клеймо отравит существование так, что даже божеству жизнь покажется адом. Кая поначалу удивило, почему Дева заключила с ним договор на плоти, но объяснение было в ее характере. Йенни свои сделки не нарушала и не беспокоилась об их неисполнении, поэтому и заморачиваться с золотыми свитками не желала.
– Твои полотна… Что на них? – полюбопытствовала однажды Йенни, сгорая от нетерпения.
– Сложно ответить. – Кай улыбнулся. – Но я посвятил их себе.
– Может быть, это будет интересно, – протянула она, а после, криво улыбнувшись, добавила: – А может, и нет…
В один из вечеров, когда Кай пытался прогреть комнату, подкидывая угли в ярко горевший камин, он спросил:
– В том, что я никогда не болел, тоже заслуга Осколка?
Он и раньше задумывался о том, что, сколько бы ни мерз, не простужался. Последний раз нечто похожее на простуду он подхватывал в детстве, и то вместо того, чтобы повыситься, температура его тела, наоборот, упала.