Качели судьбы

Этот парень Боря был непонятен Ларисе: приятный, но какой-то странноватый. Сначала ей казалось, что он влюблён в Нину: не отходил от неё ни на шаг, бежал выполнять любые поручения. Но потом она стала думать, что он больше похож не на влюбленного и даже не на друга, а на подружку. Не раз он и Нина садились отдельно в уголочке, в обнимку, и шептались о разных пустяках, целуя друг друга в щёчку. Движения у Бори напоминали кошачьи, голосок звучал ласково, слащаво. Но в ту пору Лариса так и не поняла о нём ничего. И только годы спустя, когда этот юноша давно уж исчез с их горизонта, она услышала, что, вспоминая о нём, кто-то из давних студийцев сказал: «Борька-педик»…

А Лесняк гнул своё:

— Академик Сахаров — признанный авторитет во всём мире, а Руденко — из его окружения…

Она бы, Лариса, ещё полтора года назад тоже говорила бы вот так, без оглядки, что придёт в голову, как этот парень. Он, конечно, зануда, Лесняк, и стихи у него слабые, хотя он страшно обижается на любую критику. Но всё же человек компанейский, всегда ходит с ними и информацию интересную подбрасывает.

Однажды Лариса встретила Вадика во дворе «конспиративного» дома. Она направлялась к подъезду, он, наоборот, шёл через двор навстречу. Кивнув друг другу, они разошлись. Лариса не удивилась встрече. Её давно удивляло другое: до сих пор она ни с кем из знакомых здесь не сталкивалась. А место ведь такое оживлённое — в самом центре, огромный книжный магазин… Она и оправдание для подобных встреч придумала: мол, живут здесь престарелые бывшие соседи, которых она навещает. Причём, эту историю — о соседях, — она рассказала и графу. И не соврала — ни одного слова! Кроме адреса: бывшие соседи Тополёвых жили в другом доме, неподалёку. Но откуда было Валерке Сарматову об этом знать? Так же, как и Вадику Лесняку — если бы он вздумал поинтересоваться. Но Лесняк ни о чём её не спросил: ни в первую, ни во вторую такую же случайную встречу. И оба раза, не скрываясь, Лариса шла прямо в подъезд. Даже если Вадик и посмотрит ей вслед, откуда ему знать, с кем у неё встреча…

* * *

Лоскутов положил перед начальником два отпечатанных листика и присел напротив, ожидая. Майор прочитал протокол о встрече с Дмитрием Жилиным, разочарованно сдвинул брови.

— Не густо, отнюдь. Впрочем, что-то в этом роде мы и ожидали?

— Шершель де буа, как сказал мне на прощанье этот наглец.

— Знакомое выражение! — Кандауров удивился. — Я уже слыхал его от другого студийца Климовой. И как Жилин его толкует?

— Я тоже попросил перевести. Он засмеялся и ответил: «Когда Лариса Алексеевна хотела кого-нибудь из своих учеников щёлкнуть по носу, сказать, что он мало чего ещё умеет и сам не знает, чего хочет, она говорила: шершель де буа. Вот так и вы: сами не знаете, чего ищите…»

— Ну ты уж ему не спустил! Или я тебя не знаю?

Михаил рассмеялся:

— Да, пугнул я парня. Знаешь, Вик, разговор у нас получился какой-то обрывистый, неровный. Говорить Жилин явно не хотел. Да ты почитал, сам понял. И такое меня зло под конец разобрало! Мы убийцу ищем, к нему за помощью обращаемся, а он дерзит, когда речь о покойной заходит. Ну я и выдал ему!

— Что?

— А эта фразочка в самом конце разговора сказана была. Я и говорю приблизительно так: «Мы, Жилин, знаем, кого ищем. А ищем мы человека, который ко дню убийства хорошо был осведомлён и о том, что занятие кончится поздно, и о том, что Климову некому будет провожать. Странное совпадение: вы обо всём этом знали! Потому что интересовались, хотя уже и не являлись студийцем Климовой… И машина у вас есть, как у того человека…»

— Да, — вспомнил Кандауров, — у Жилина, вернее, у его отца, есть машина. Правда, мы уже проделали трассологическую экспертизу: её «обувка» давно не менялась и с найденным следом не совпадает.

— Я знаю, Викентий. Но парень-то об этом не знает. Вообщем, я сказал ему и сразу ушёл. Пусть думает.

— Ну, хорошо. — Кандауров положил протокол в папку с делом Климовой. — Как я понял, о «спонсоре» говорить он не захотел.

— Ни в какую. Только вспыхнул, как огонь, когда я спросил, и сказал: «Есть люди, способные увидеть талант в другом человеке, не позавидовать, а помочь. А кто — это коммерческая тайна. Может, вы тоже пишите стихи и захотите перехватить!»

— Да, язычок у него видно острый.

— Знаешь, Вик…

Лоскутов замялся. Встал, прошёлся по комнате, открыл машинально форточку, впустив в комнату промозглую сырость, но, глянув на Кандаурова, тут же захлопнул её. Наконец стал, опираясь ладонями о стол Кандаурова.

— Вообщем, парень мне не понравился. И всё же… Мне показалось, что за злостью, сарказмом скрывается какая-то растерянность, незащищённость даже. Словно он боялся, что я о чём-то догадаюсь.

— Ты думаешь, это связано с Климовой?

— Нет. — Михаил поморщился. — Иначе я в протоколе написал бы. Тут, похоже, другое. Думаю, что Дима Жилин — гомосексуалист.

— Ого! С чего ты взял?

— Да уж насмотрелся на них, сам знаешь.