Качели судьбы

Николя замолчал. В столовой установилась тяжелая, гнетущая тишина, прерываемая только всхлипыванием девушек. У Айрин сжалось сердце от страха, душа плакала — столько смертей, столько мук, ну почему, за что! Видимо, те же мысли сейчас одолевали всех, все взгляды остановились на застывшем у стены дракатоне.

«Это все из-за него, это он виноват — он, монстр, урод, его жизнь это великая ошибка!»

— Мейз, держи себя в руках! — Раздался голос Николя. — Он не стоит того!

— Мейз…

Мужчина его не слышал. Он видел только урода, по вине которого его сестричка, его белокурая Кора умерла. «Умерла…Умерла…» Красивая голова Мейза откинута, поднявшийся магический ветер рвал волосы, рукава и полы его красной рубашки. Он был как-будто пьян, бледен, в его ушах все ревело. Глаза глядели пронзительно, взор их был страшен, рот искривлен…

Эссейл видел приближающегося разъяренного мужчину, но даже и не думал защищаться, он тоже осудил себя… Дракатон даже не успел почувствовать удара. Его мгновенно проглотила черная ревущая бездна. Очнувшись, он увидел над собой Мейза, почувствовал его руки на шее.

— Вот ты кто, вот ты кто оказался! — шептал обезумевший мужчина сквозь зубы. — Мра-а-а-зь, убийца детей, убийца невинных…

Новое чувство озлобления против мерзкого врага позволяло ему хоть на чуть-чуть, хоть ненадолго забыть свое горе. Почему-то лицо Мейза в крови — это кровь пошла из носа, он звереет и, продолжая душить ненавистного мутанта, исступленно, стукает его головой о пол.

— Послушай-ка, помнишь Кору? — рычит он. — Она мертва из-за тебя, а Кредера с пятого курса! А Маречку? — Каждое свое слово он сопровождал ударом по лицу. — Знакомы тебе эти имена, собака? Нет? Вот тебе за Кору! Привет из братской могилы!

Он ударяет Эссейла опять и опять. Все застыли в ужасе, наблюдая за расправой. Дракатон закатывает глаза, уже ничего не слышит. Схватив дракатона за горло, Мейз снова начинает душить его.

Перед глазами Эссейла расплываются черно-красные круги с яркими вспышками каждый раз, когда кулак Мейза опускается на его голову, жесткие пальцы сжимают горло, в ушах усиливается гул, он вдруг понял, что умирает. И в эту последнюю секунду его внутренняя защита упала и он почувствовал, как в его голову кто-то ворвался — уже темнеющим, меркнущим сознанием он ощутил чью-то радость, теплое обожание, невероятное облегчение — «получилось!» — и мгновенно чей-то ужас от внезапного понимания того, что происходит… чья-то нелепая попытка поддержать его гаснущую жизнь, какой-то вой, крики, боль и чернота…

…Когда по телу лежащего дракатона прошла длинная дрожь, оно вытянулось, опустилось, точно расплющилось в пыли, все вдруг отмерли:

— Мейз!

— Прекрати, ты убьешь его!

— Мейз! — Джеймс и Нед пытаются оторвать скрюченные пальцы мужчины от горла дракатона. — Слышишь? Ты понимаешь меня, Мейз? Прошу тебя, прекрати, ты с ума сошел!

Но мужчина не понимал их слов, не понимал и того, что, надломив, борет и уже одолело его сумасшествие. Где-то снаружи бились, не проникая в сознание, чужие и странно знакомые голоса, где-то, удаленные расстоянием, горели исступленным, тревожным огнем синие глаза Айрин — чудовищно раскачиваясь, клубилась голова Николя.

Наконец совместным усилием, студентам удалось разжать пальцы Мейза. Тот встал на колени, пополз к стене, встал и, не оборачиваясь на то, что было сделано, пошел по светлому, залитому ярким солнцем коридору. Пошатнулся, мотнул головой и сел, опустив голову на колени и завыл…

Все уже ушли, Айрин скорчилась в углу. Очнувшийся дракатон, весь в крови, с трудом сел, облокотился о стену, закрыл глаза — и так на долгие часы остался неподвижным…

Перед его мысленным взором несколько десятков крылатых зверей с всадниками в ярких одеждах начали по спирали спускаться к широкой празднично украшенной площадке. Ярко сияет солнце. Небо было ласковым и синим. Он все видит сверху, он счастлив. Влажные и помолодевшие, словно только что из купели, поблескивали первым зеленоватым пушком поля, расчерченные кое-где вереницами деревьев. Внизу потоком вливались радостные дракатоны в огромные ворота, смешиваясь с толпой гостей. Огромный двор был ярко освещен сотнями ламп, которые гроздьями висели на белых стенах. Он знал, это начало великого ежегодного празднования скилла…

Эссейл моргнул, прогоняя эти счастливые воспоминания — он не имеет на них право.

Чувство вины поднялось с самого дна его души. И чем сильнее оно овладевало им, тем более глубоким становилось его раскаяние — давно забытое переживание, отозвавшееся далеким эхом на ужасные воспоминания. Он знал, что был виноват в чем-то ужасном! Но зачем были все эти угрызения, чувство ужасной неправоты, виновности? Если бы понять, ему надо срочно все вспомнить!

Тишина покрыла дворец, заползла во все углы. Полезли сумерки, скверные, насторожённые, одним словом мрак.