К востоку от Эдема

– Он мне советов не давал.

Адам удивлялся собственному безразличию. Будто его и нет здесь. Глянув на Кейт, он изумился, обнаружив на ее лице доселе невиданные чувства. Кейт боится. Боится его, Адама. Но почему?

Усилием воли она придала лицу равнодушное выражение:

– Ты так поступаешь, потому что считаешь себя честным человеком? Весь такой безгрешный, прямо ангел небесный.

– Моя безгрешность ни при чем, – возразил Адам. – Деньги принадлежат тебе, а я не вор. И мне все равно, что ты думаешь.

Кейт сдвинула козырек на затылок.

– Думаешь, я поверю, что ты вот так просто принес мне на блюдечке деньги? Ладно, я узнаю, что ты затеваешь, и позабочусь о своей безопасности. Неужели и правда решил, что я клюну на такую дурацкую наживку?

– На какой адрес ты получаешь корреспонденцию? – терпеливо спросил Адам.

– Твое какое дело?

– Сообщу его адвокатам. Пусть с тобой сами свяжутся.

– Не смей! – взвизгнула Кейт и, положив письмо в бухгалтерскую книгу, захлопнула ее. – Пусть лежит у меня. Проконсультируюсь у адвоката, будь уверен. И хватит прикидываться невинным младенцем.

– Так и сделай, – согласился Адам. – Хочу, чтобы ты получила свою долю. Чарльз завещал тебе деньги, и мне они не принадлежат.

– Все равно разгадаю твои козни, не сомневайся.

– Похоже, ты просто не понимаешь: мне все равно. И я многого в тебе не понимаю. Не возьму в толк, как ты могла в меня стрелять, бросить сыновей и как вообще можно вести такую жизнь. – Он обвел рукой вокруг себя.

– Кто тебя просит понимать?

Адам поднялся и взял со стола шляпу.

– Вот, пожалуй, и все. Прощай. – Он направился к двери.

– А вы сильно переменились, мистер Тихоня. Неужели наконец завели себе женщину?

Адам остановился и, медленно оглянувшись, задумчиво посмотрел на Кейт.

– Раньше мне не приходило в голову… – Он двинулся к Кейт и стал рядом, возвышаясь над креслом. Ей пришлось закинуть голову, чтобы видеть лицо Адама. – Я сказал, что не могу в тебе разобраться, – медленно повторил он. – А теперь вижу, чего ты так и не поняла.

– И чего же я не поняла, мистер Тихоня?

– Ты видишь в людях только уродливую сторону. Вот показала мне фотографии. Играешь на постыдных слабостях мужчины, и, видит бог, их в нем предостаточно.

– У каждого они есть…

– Но всего остального ты просто не замечаешь, – продолжил Адам, удивляясь собственному прозрению. – Не веришь, что я принес письмо, потому что не хочу твоих денег. Не веришь, что я тебя любил. И те мужчины, что приходят к тебе удовлетворить мерзкие потребности, те люди на фотографиях… Ты не веришь, что в них есть много хорошего и доброго. Всегда видишь только одну сторону и считаешь, нет, искренне веришь, что другой просто не существует.

– Что за сладостный мечтатель! – хохотнула Кейт. – Может, прочтете мне проповедь, мистер Тихоня?

– Нет, не стану. Потому что вижу: природа чем-то тебя сильно обделила. Некоторые люди не различают зеленый цвет и не подозревают об этом. По-моему, ты человек лишь наполовину, и тут уж ничем не поможешь. Интересно другое: понимаешь ли ты, что вокруг существует нечто, чего тебе не дано увидеть? Наверное, страшно знать, что оно есть, а ты не можешь ни увидеть, ни почувствовать. Да, должно быть, это ужасно.

Кейт поднялась, оттолкнув кресло и пряча сжатые кулаки в складках платья. Стараясь сдержаться и не перейти на визг, она прошипела:

– Да наш Тихоня настоящий философ! Только и здесь от него нет проку, как и во всем остальном. А слышал ли ты о галлюцинациях? И если есть что-то не доступное моему зрению, не кажется ли тебе, что это лишь плоды больного воображения?

– Нет, не кажется, – заверил Адам. – Совсем не кажется. Как, впрочем, и тебе. – Он повернулся и вышел, плотно закрыв за собой дверь.

Кейт молча смотрела ему вслед, не осознавая, что постукивает кулаками по белой клеенке. Однако она ясно понимала, что белый квадрат двери расплывается из-за застилающих глаза слез, а тело сотрясается не то от гнева, не то от безысходной скорби.

2

Когда Адам покинул заведение Кейт, до восьмичасового поезда на Кинг-Сити оставалось более двух часов. Движимый внезапным порывом, он свернул с Мэйн-стрит и направился по Сентрал-авеню к белому особняку под номером 130, принадлежащему Эрнесту Стейнбеку. Ухоженный, импозантный, но без излишней помпезности, дом выглядел приветливо. За белой оградой виднелся подстриженный газон, а вдоль белых стен росли кусты роз и жимолости.

Поднявшись на просторную веранду, Адам позвонил. К двери подошла Олив, слегка приоткрыла, а из-за ее спины выглядывали Мэри и Джон.

Сняв шляпу, Адам объяснил:

– Вы меня не знаете. Я – Адам Траск. Ваш отец был моим другом, и мне хотелось бы засвидетельствовать почтение миссис Гамильтон. Она мне очень помогла, когда на свет появились близнецы.

– Ах да, конечно же. – Олив распахнула дверь. – Мы о вас слыхали. Подождите минутку. Мы устроили для мамы тихий уголок.

Она постучала в дверь в дальнем конце коридора:

– Мама, к тебе пришел старый приятель!

Открыв дверь, она проводила Адама в уютную комнату, где жила Лайза.