– Что ж, возможно, чуть позже все прояснится, – заметил Ли.
– Мне думается, ты придаешь слишком большое значение ребячьим делам. Скорее всего ничего серьезного не произошло.
– Да нет, произошло, – возразил китаец. – Мистер Траск, неужели вы думаете, что мысли приобретают важный смысл только с определенного возраста? Разве ваши чувства стали острее, а мысли яснее, чем в десять лет? Разве ваше зрение такое же острое, слух чуткий, а восприятие мира яркое, как во времена детства?
– Пожалуй, ты прав, – согласился Адам.
– Время лишь старит, принося скорбь и уныние, – рассудил Ли. – Думая иначе, человек впадает в одно из величайших заблуждений.
– А еще оно оставляет воспоминания.
– Верно, воспоминания. Без них время оказалось бы безоружным против нас. Так о чем вы хотели поговорить?
Адам вынул из кармана письмо и положил на стол:
– Хочу, чтобы ты внимательно прочел, а потом поговорим.
Ли достал очки для чтения и, водрузив на нос, открыл при свете лампы конверт и приступил к чтению.
– Ну? – спросил Адам, когда китаец прочел письмо.
– Есть ли в местных краях вакансия для адвоката? – ответил вопросом на вопрос Ли.
– Что? – не понял Адам. – А, понимаю, ты, наверное, решил пошутить.
– Нет, какие шутки? Просто по-восточному вежливо и витиевато намекаю, что предпочел бы сначала выслушать ваше мнение, а уж потом высказать свое.
– Да ты, никак, сердишься и обвиняешь меня?
– Вот именно. Отбросив в сторону учтивые восточные манеры, скажу прямо: я старею, становлюсь сварливым и раздражительным. Разве вы не слышали, что с возрастом китайские слуги сохраняют верность хозяину, но превращаются в брюзгливых язвительных стариков?
– Не хочу оскорблять твои чувства.
– Мои чувства никоим образом не задеты. Вы хотите поговорить о письме, так говорите, а уж там я определю, что лучше: честно высказать свое мнение или укрепить вас в собственном выборе.
– Ничего не понимаю, – растерянно развел руками Адам.
– Вы же знали брата, и уж если вы не понимаете его завещания, как могу понять я, ни разу в жизни с ним не встречавшись?
Адам встал и открыл дверь в коридор, не заметив скользнувшую в сторону тень. Он сходил в спальню и принес потемневший от времени дагерротип, который положил на стол перед китайцем.
– Вот мой брат Чарльз, – сообщил он и вернулся, чтобы закрыть дверь в коридор.
Ли внимательно рассматривал блестящий металл, поворачивая изображение в разные стороны, чтобы не отсвечивало.
– Снимок давнишний. Еще до моего ухода в армию.
Ли еще ниже склонился над фотографией.
– Трудно что-либо разобрать, – признался Ли. – И все же, судя по выражению лица, ваш брат не обладал тонким чувством юмора.
– У Чарльза оно вообще отсутствовало. Он никогда не смеялся.
– Я имел в виду несколько иное. Во время чтения условий завещания мне вдруг пришло в голову, что ваш брат был человеком, любящим жестокие, злобные шутки. Он вас любил?
– Не знаю. Иногда казалось, что любил. Как-то раз Чарльз хотел меня убить.
– Да, на его лице отражаются и любовь, и жажда убийства, и оба эти чувства превратили его в скрягу. А скряга – это испуганный человек, который прячется в крепости, воздвигнутой из денег. Он знал вашу жену?
– Да.
– И она ему нравилась?
– Чарльз ее ненавидел.
– Это уже не имеет значения, – вздохнул китаец. – Ведь дело не в этом, верно?
– Верно.
– И вы хотите четко и ясно изложить проблему, а потом обсудить?
– Именно так.
– Так давайте начинайте.
– Что-то у меня голова плохо соображает.
– Хотите, чтобы я разложил карты вместо вас? Иногда стороннему наблюдателю это сделать легче.
– Да, давай раскладывай.
– Ладно. – Ли вдруг фыркнул, и на его лице отразилось изумление. Он подпер подбородок худенькой рукой: – Черт побери! Как же я раньше не догадался!
Адам нетерпеливо заерзал:
– Хватит иносказаний. Вытаскивай свое шило из мешка, – с раздражением потребовал он. – А то словно смотрю на доску, где ты производишь непонятные расчеты.
Ли извлек из кармана длинную тонкую трубку из эбенового дерева с маленькой медной чашкой, набил ее тонко нарезанным, похожим на волоски табаком, зажег и, пыхнув четыре раза, отложил в сторону. Трубка погасла.
– Это опиум? – требовательно спросил Адам.
– Нет. Дешевый сорт китайского табака с неприятным вкусом.
– Тогда зачем ты его куришь?
– Не знаю, – откликнулся Ли. – Наверное, он о чем-то мне напоминает, и это проясняет ум. Все просто. – Ли смотрел на Адама из-под полуопущенных век. – Ладно, попробую расправить ваши мысли, как лапшу после нарезки, и высушить на солнышке. Эта женщина по-прежнему является вашей женой, и она жива. По завещанию ей достается более пятидесяти тысяч долларов. Это огромная сумма, с помощью которой можно сотворить много добра или наделать больших бед. Знай ваш брат, чем она занимается, захотел бы он оставить ей эти деньги? Суд всегда склонен выполнить волю завещателя.
– Нет, брат не оставил бы ей денег, – сказал Адам и вдруг вспомнил регулярные визиты Чарльза к девицам на втором этаже трактира.