К морю марш вперед!

Ладно, где наша не пропадала! Напялив на себя церемониальный костюм, я, с непривычки цепляясь за ручки дверей и выступы, кое-как доковыляла до покоев императрицы. Там, после небольшой приветственной речи – опять меня сравнивали то с богиней Афиной Палладой, то с Орлеанской Девственницей, – мне вручили долгожданную награду. Сам знак ордена делали из золота. Он имел крупный овальный медальон в центре креста с короткими широкими лучами. На медальоне была изображена сидящая святая Екатерина, держащая в руке большой белый крест с раздвоенными на концах перекладинами, в центре которого укреплен небольшой бриллиантовый крестик. Над рисунком стояли литеры СВЕ, то есть Святая Великомученица Екатерина, а в углах перекладин – DSFR, от латинского Domine, salvum fac regem, то есть «Боже, царя храни!».

Необычно выглядел и реверс знака ордена. На медальоне с обратной стороны была изображена башня с гнездом на макушке, из которого выглядывали два птенца орла. Их родители сражались внизу со змеями, пытающимися добраться до детенышей, а по верху шла надпись на латыни: «Aequat munia comparis» – «Трудами сравнивается (с супругом)». Только вот супруга у меня пока нет. Но Мария Федоровна, вручая мне орден, шепнула мне, что супруга они мне подберут в ближайшее время. Интересно, кого они хотят мне всучить?

Знак малого креста носился на левой стороне груди на банте из белой ленты, на котором был начертан девиз ордена. Именно туда мне и пришпилили этот самый бант.

К концу процедуры вручения я уже мечтала лишь об одном – скорее бы сбросить это нелепое платье и одеться в привычную для меня одежду. Нет, женские моды начала XIX века – не для меня. Терпеть ненавижу, когда где-то что-то жмет, стесняет и мешает. А вот дамочки из здешнего времени воспринимают эту одежду как само собой разумеющееся. Бедняжки – как они все это терпят!

– А вы знаете, мадемуазель, – сказал император, подойдя ко мне после окончания церемонии, – кроме вас лишь одна женщина была награждена сим орденом за воинские заслуги. Это супруга лейтенанта Романа Кроуна, который командовал 22-пушечным катером «Меркурий». Это произошло в 1789 году, когда Россия воевала со Швецией. Супруга лейтенанта Кроуна Марфа сопровождала в походе своего мужа. Командир «Меркурия» был лихим воякой. В мае 1789 года он атаковал в Христиан-фьорде[22] 44-пушечный шведский фрегат «Венус». После жаркой баталии «Венус» был захвачен. Во время боя Марфа Кроун была под вражеским огнем на верхней палубе, оказывая посильную помощь раненым русским морякам. За что она и была награждена малым крестом ордена Святой Екатерины.

– Ваше величество, – поспешил добавить подошедший ко мне Василий Васильевич Патрикеев, – самое интересное – Роман Кроун англичанин, точнее, шотландец, перешедший на русскую службу в 1788 году. Он честно служил своей новой родине и ушел в отставку в чине адмирала. Его потомки пошли по стопам отца, продолжив службу в русском флоте.

– Достойные люди, – одобрительно кивнул Павел. – А вы, мадемуазель, и дальше продолжайте честно служить России. Полагаю, что сегодня вас не в последний раз награждали за ваше усердие и доблесть. За спасение же своей супруги я поблагодарю вас отдельно.

15 (27 июня) 1801 года.

Санкт-Петербург. Михайловский дворец.

Капитан гвардии Герман Совиных

Заживает, как на кошке – так, кажется, говорят в народе про людей, у которых ранения буквально в считаные дни перестают кровоточить, и вскоре о них напоминает лишь небольшой шрамик на теле. Похоже, что к породе кошачьих принадлежит и моя Варенька. Прошло всего ничего, а рана на ее прекрасном плечике уже затянулась, и лишь красноватая полоска напоминала о перестрелке с бандитами на дороге в Павловск.

Я все же стараюсь быть поаккуратней, когда обнимаю ее. А в порыве страсти – как звучит это словосочетание! – иногда не удается сдержать себя. Впрочем, чувства у нас с ней друг к другу схожие, и ночами мы порой устраиваем такие «обнимашки», что я просто диву даюсь. Вроде я не пацан молодой, а мужик, повидавший такое, чего не стоило бы видеть. А с моей Барби веду себя, как страстный испанский мачо.

– Коханый, радосць мойя, – шептала она мне и крепко обнимала своими прелестными ручками, в которых неожиданно появлялась неженская сила. Волосы ее рассыпались по подушкам, и я тонул в них. Сердце у меня гулко ухало в груди, и я, собравшийся было хорошенько отоспаться после трудного дня, не мог устоять перед чарами прелестной польки. Вспомнился вдруг «наше всё», Александр Сергеевич Пушкин. Он, правда, сейчас еще под стол пешком ходил. Но, повзрослев и набравшись любовного опыта, завзятый ловелас и бабник так напишет о польских женщинах: