К изваянию Пана, играющего на свирели. Измаил II

К полудню четвертого дня ударили резкие порывы ветра. На «Пекоде» все пришло в движение. Старбек приказал поставить все паруса, и китобоец вновь помчался вперед прежним курсом, в то время как ветер становился все сильнее, а волны, обгонявшие корабль, все больше и больше. Это еще не было ураганом, но сильный шторм был уже неминуем. И вот пришла та первая волна, которая сумела накрыть корабль, прошла от кормы до бушприта. Я был на палубе — вода схватила меня, поволокла по доскам к страшному краю, за которым бурлила черная бездна. Я судорожно за что-то схватился и распластался, пытаясь противоборствовать страшной силе, стремящейся воссоединиться с породившей ее стихией, погребенной под горой воды. Волна схлынула, и за короткую передышку перед следующей я успел поднять голову и разом охватил взглядом всю картину, расплывавшуюся в глазах из-за соленых капель на ресницах: на фоне черного неба матросы, одетые в белое, уцепившись за леера и реи, пытались свернуть колотящи­еся паруса. На мостике уверенно, словно набегающие волны не могли причинить ему вреда, стоял Старбек. «Черт знает, как он там удержался»,— подумал я. Рядом, обхватив руками стойку компаса, присел Федалла. Он что-то возбужденно кричал, выглядело это даже смешно, так несвойственна была возбужденность его лицу, но Старбек, казалось, не слушал, смотрел на мачты, запрокинув голову.

Новый вал обрушился на меня, сразу же за ним другой, а когда я пришел в себя и обрел способность видеть — не поверил глазам: паруса, которые матросы только что пытались убрать, теперь вновь закреплялись. Были сняты только добавочные, все главные оставались на своих местах, надувшись куполом под ураганным ветром. Это было самоубийство. Мелькнула мысль: это сумасшед­ший, сумасшедший командует нами. Ударил новый порыв, и я, решив, что «Пекод» сейчас неминуемо перевернется, приготовился к смерти и начал, запинаясь, читать короткую молитву. Но произошло чудо — корабль устоял. С ужасающей скоростью китобоец несся по ревущему, дыбящемуся водяными скалами океану, обгоняя волны, готовые в любую минуту начисто снести все с его палубы. Это было движение на грани гибели, ветер так кренил корабль, что я каждую минуту ждал: вот-вот — и «Пекод» ляжет на воду. И все же китобоец всякий раз как-то выравнивался, выкарабкивался из волны и летел дальше, то взбираясь на валы, то проваливаясь в пучину, почти скрываясь под водой, и тогда по обоим его бортам вырастали черные водяные стены. С палубы казалось, что они поднимаются до самого неба.

Первым погиб Фласк. Остаток дня и всю ночь вся команда провела на палубе, противопоставив свои жалкие силы великой мощи океана. Когда же наступило утро, ветер достиг неописуемой силы. С оглушительным треском разорвался грот-марсель. В это мгновение мне показалось, что Бог не совсем оставил нас: единственный шанс на спасение виделся мне в том, чтобы отпустить в море по ветру все поставленные паруса и отдаться на волю волн. Это теперь я понимаю, что в решении оставить на мачтах всю оснастку тоже была своя мудрость. Но это была мудрость сумасшедшего — только сумасшедший мог бы отважиться на это. «Пекод» обгонял огромные волны, и именно это, несомненно, не дало ему превратиться в щепки под ударом какой-нибудь из них, но ни одному моряку в здравом рассудке подобное не пришло бы на ум. Разорванный парус бился на мачте равномерно и безнадежно. И тут сорвался фок-рей. Упав на палубу, он убил, а может быть, только оглушил Фласка. Мы бросились к нему, но накрывшая «Пекод» волна не дала нам приблизиться, а когда вода схлынула, на палубе его уже не было.

Другим концом рей висел на такелаже, и полотно паруса металось по палубе от борта к борту. Двое матросов и гарпунщик пытались совладать с ним, долго угадывали его движение, чтобы приблизиться, но в какой-то момент ветер резко, сменил направление, парус хлопнул, и я даже не заметил, как они были сброшены в пучину. Все это происходило очень быстро, так быстро, что я не успевал осознать происходящее, не успевал почувствовать ни страха, ни холода неминуемой гибели.

Корабль, лишившись двух парусов, потерял скорость, и гигантские валы настигли его. Это был ад. Лишь только палуба показывалась из воды, как снова тысячи тонн обрушивались сверху, угрожая раздавить, разнести китобоец. Мне думается, что в эти первые секунды погибло не меньше половины команды — все, кто не успел хоть за что-нибудь схватиться, удержаться. Мне не суждено было больше увидеть ни Стабба, ни двух темнокожих гарпунщиков.