К изваянию Пана, играющего на свирели. Измаил II

Мне задавали работу, я старался выполнять ее как, можно лучше: мыл, строгал, драил, чинил, дважды в день получал немудреную пищу; а с заходом солнца спускался в кубрик, где все так же тихо было вечерами, и, утомленный, мгновенно засыпал. Кроме нас, матросов, на «Пекоде» работали и люди с берега. Это они что-то делали в трюме и каютах, тщательно хоронясь от лишнего взгляда. Они поднимались на борт еще до восхода, а уходили с корабля уже ночью и короткий путь от трапа до спуска в трюм стремились преодолеть побыстрее, по-воровски жались к фальшборту, к стене. Раз мне понадобилось кое-что из плотницкого инструмента, и я подумал спуститься вниз, к ним, попросить нужную вещь на несколько минут, но дверь, ведущая в помещение, где работали эти скрытные мастера, оказалась заперта, и сколько раз я ни проверял впослед­ствии — никогда; не видел ее открытой. ■

Настал день отплытия. Мы вышли на палубу, и Старбек объявил, чтобы все были готовы: через час «Пекод» отдает швартовы. Я удивился: на корабле все еще не появлялся капитан. То, что он не приходил сюда ни разу во время подготовки к промыслу, было вполне естественно: китобоец недолго стоит в родной гавани, люди стараются каждую свободную минуту провести либо с семьей, либо в развлечениях, которых будут вскоре снова надолго лишены, и капитаны, если они, конечно, доверяют своим помощникам, зачастую появля­ются на своих кораблях только перед самым отходом. Конечно, могло быть, что капитан уже здесь, что я просто не заметил, как он поднялся на борт, но существует традиция (а китобои очень опасаются нарушать свои традиции): капитан, прибывая на судно, знакомится с командой. Этого не произошло и, по-видимому, не предполагалось. Но Старбек распоряжался делово, назначал вахты, и я забыл и об этой странности, еще одной в ряду многих. Все они с того момента, как я впервые увиДел «Пекод», поднимутся в моей памяти позже; в море, в долгие часы спокойных ночных вахт я начну размышлять обо всем, что было со мной, и буду пытаться постигнуть истинную цель нашего путешествия.

Все мы — матросы и гарпунщики — сгрудились у фальшборта, перед нами стояли Фласк и Старбек, только что объявивший о скором отплытии. И тут заговорил один из матросов. Это был человек на рубеже расцвета и тех лет, которые называют преклонными,— лет пятидесяти. Он выглядел настоящим морским волком, всю работу по кораблю делал так споро и аккуратно, что за этим чувствовался недюжинный опыт, ему и задания давали самые сложные, самые важные. В команде были люди и старше, но и они относились к нему с молчаливым уважением и откровенно признавали за первого. Для меня было удивительно, что заговорил именно-он, самый нелюдимый, наверное, из всей команды. За дни, проведенные на «Пекоде», я не смог узнать его имени и никогда не слышал от него ни слова, в лучшем случае он указывал на что-то пальцем, как некий китобойский Кратил. И сейчас, от неожиданности, его голос пока­зался мне величественным, грозным и пророчествующим, будто заговорил египетский сфинкс или древний оракул. «Старбек,— сказал он,— я долго думал. Я не иду». Старбек не изменил позы, ничем не проявил своего отношения к его словам, молчал. «Старбек,— повторил матрос,— ты слышишь меня? Я не иду с вами. У меня есть жена, она родила мне сына. И родит еще. Почему я должен идти с вами?» Старбек молчал. «Старбек, подумай, что с ними будет. Я небогат, я ничего не смог им оставить. Отпусти меня, Старбек, я не могу допустить, чтобы мои дети нищенствовали по дорогам». Опять без ответа. Тогда матрос вышел вперед и стал к нам лицом, рассматривая нас, словно выискивая единомышлен­ников, но все стояли понурив головы или принужденно смотрели в сторону, будто были в чем-то виноваты перед ним (теперь я знаю, какое напряжение сил требовалось каждому, чтобы пережить это мгновение, не сорваться, не броситься к трапу, к берегу, который вот-вот уже станет недосягаем). Лишь я один смотрел в изумлении прямо на него, и он метнулся, стал напротив, впился глазами в мои глаза: «А ты как оказался здесь? Ты еще молод, зачем тебе отправляться в это безумное плавание? Что тебя тянет туда? Или ты еще слишком неразумен и ужас не сковывает твои движения? Но послушай тогда: уходи,, уходи, беги, пока еще остается время!» «Я не понимаю, о чем вы,— пролёпетал я.— Зачем "Вы говорите мне все это? Я нанялся на «Пекод» бить китов, как и все вы. Я не понимаю, почему мне должно быть так страшно, как вы говорите, Да если бы я и захотел уйти, то теперь никак уже нельзя, мы ведь вот-вот отчалим. И вы не можете уйти, ведь теперь некогда уже искать замену». «Ах да, ты же нанялся бить китов, как и все мы,— повторил он, и на губах его возникла больная, кривая усмешка.— Что ж, Бог тебе помощник. Но нет, ты врешь, ты сказал, что я не могу бросить этот проклятый корабль. Это ложь, и ты не смел говорить мне этого. И мне нет дела, остался до отплытия час или минута, никто не может мне помешать послать к дьяволу ваш «Пекод» вместе со всеми вами. Отойди, Старбек, дай мне пройти!»