К изваянию Пана, играющего на свирели. Измаил II

Туземец, видимо, давно уже присутствовал незамеченным при нашем раз­говоре, поэтому когда Старбек обратился к нему: «Федалла! (Так звали этого необычного человека.) Этот молодой матрос хочет наняться на „Пекод”»,— тот в ответ лишь коротко прошипел: «Знаю. Подойди ко мне, Старбек!» (Когда он раздвигал губы, я видел у него во рту один-единственный сверкающий белизной зуб, показавшийся мне огромным, прямо-таки исполинским.) Они бурно сове­щались о чем-то, Старбек внушительно жестикулировал, но говорил совсем тихо, а в шипении туземца было трудно что-либо разобрать, и я ничего не уловил из их разговора, хотя и стоял почти рядом. Я ждал и пытался понять, почему этот темнолицый Федалла позволяет себе так вольно и властно обращаться к са­мому старшему помощнику — второму человеку на корабле. Только в одном случае это было объяснимо, но неужели же этот живой призрак и есть капитан китобойца? Нет, я был уверен, что подобное невозможно, никогда мне не приходилось встречать на американском китобойце цветного капитана. Однако цепь странных событий, сопровождавших все мои встречи с «Пекодом», достигла уже такой длины, что пробила брешь в стене юношеской самоуверенности, и я решил воспользоваться тем, что занятые беседой Старбек и туземец не обращают на меня ни малейшего внимания, и незаметно покинуть корабль. От греха подальше.

Я двинулся потихоньку к трапу, но старший помощник, обернувшись, остановил меня жестом. «Хорошо,— сказал он с неопределенной гримасой,— мы возьмем тебя. Ты получишь...» И тут он назвал долю, втрое превышающую ту, которой довольствуются обычно матросы. «Но будь готов к тому, что промысел может... может несколько затянуться». Я опешил. Все опасения, появившиеся минуту назад, тут же вылетели из головы, и я уже считал, что на долю мне выпала величайшая удача. Я понимал, что предстоящее плавание будет связано, по-видимому, с контрабандой или другим незаконным промыслом — так бывало часто, никакой капитан не откажется от дополнительных барышей, если это не мешает добыче спермацета и не заставляет особенно рисковать. Матросы, которым удавалось побывать в подобном плавании, ходили потом на берегу королями, всем своим видом давали понять, что денег у них полны карманы, и помногу раз повторяли в кабаках свои рассказы. Слушатели завидо­вали и почитали их за счастливчиков. Доля же, названная мне, превышала даже ту, что платили обычно этим везучим. В душе у меня забился восторг удачи, знакомый всякому, кто хоть раз в жизни брал в руки кости или садился за карточный стол.

«Но ты,— продолжал тем временем Старбек,— должен сегодня же перевезти на «Пекод» свои вещи и больше уже не отлучаться с корабля до самого отплытия. Здесь много работы, и у тебя не будет времени разгуливать по берегу. Мы выйдем в море, как только все будет закончено.— Он показал рукой, и я понял, что он имеет в виду звуки, доносившиеся из трюма.— Если это устраивает тебя, я хотел бы, чтобы ты немедленно отправился за вещами. К закату ты должен вернуться. Иди». Далее полагалось занести мое имя в судовую книгу, и я задержался, ожидая этой формальности. Но Старбек будто забыл о книге, я собрался уже напомнить, но он опередил меня, поймав мой взгляд: «А, ты об этом. Иди, в этом нет необходимости». «Но,- сэр...» — «Не волнуйся, Измаил, все, что тебе будет причитаться, тебе заплатят. Поспеши, тебе нужно успеть до заката». И он отвернулся, встал лицом к океану — так же, как стоял, когда я увидел его впервые.               -

Условие Старбека было мне не только не в тягость, но наоборот, пришлось как нельзя кстати. Хозяин гостиницы давно уже с подозрением поглядывал на меня, надеясь, видимо, хоть взглядом ощупать степень набитости моего кошель­ка, и его подозрительность не была лишена оснований. Перспектива же сменить сомнительный уют жесткой гостиничной постели, щедро дарившей свое покро­вительство изобилующим в ней насекомым, на полумрак матросского кубрика и легкое покачивание гамака была для меня скорее приятной, чем обремени­тельной. Сундучок с небольшим количеством нажитых вещей я погрузил на тележку, пообещав хозяину, что попрошу кого-нибудь прикатить ее из гавани назад, рассчитался последними монетами и успел вернуться на «Пекод», когда солнце только коснулось верхушек желтых сосен на холме, полого спускавшемся к воде, к пристани. Я думал, что Старбек похвалит меня за точность, но он лишь мельком взглянул в мою сторону, увлеченный какими-то записями, которые, стоило мне подойти, испуганно прикрыл, как школьница любовную записку, одной из толстых книг. Старбек часто что-то писал, но теперь его записи исчезли. Я искал их, но безрезультатно, и никогда не узнаю, что завещал старший помощник грубой корабельной бумаге.                                                                                                                                                              ‘