Изо

Света помедлила, готовясь: сейчас, вот сейчас она возразит Кате. А потом сказала совсем тихо, чтобы Катя не уловила радости в ее голосе, что мама с папой вот-вот вернутся и ей надо быть дома.

На самом деле она могла бы еще тянуть веревку полчаса или целый час. Но вниз по лестнице она бежала бегом и потом, запыхавшись, шла мимо своей школы. Во дворе девочки прыгали через резинку, их было четыре или пять, и еще две стояли не двигаясь; резинка проходила под коленками у них, и они ждали, чтоб кто-нибудь запнулся – тогда одну из них сменят. Чей-то голос объявлял, что резинка натянута слишком высоко и ее надо опустить. «Командует, как Нина Кротова», – подумала Света и тут же разглядела, что это и есть Нина Кротова. Видно, она живет где-то рядом. Девочки и во дворе слушаются ее! Сами выходят, чтобы она командовала ими, как в школе.

Света остановилась, шумно дыша. Крики Нины успокаивали ее, возвращали в сегодняшний школьный день и в другие такие же дни, когда на переменах было привычно скучно и она ждала, когда после школы пойдет в гости к Кате Трофимовой. Никто из девочек не был у Кати и не тянул веревку. Все они успели зайти домой, снять форму и пообедать, и теперь Люся Каледина, одна из тех, что стояли, растянув резинку, спросила, зачем после уроков ранец. Света сказала: «Просто так», – и пошла скорее домой. Девчонки ничего не понимают, им бы только прыгать. Никому из них не надо было тянуть веревку. Никто не старался разглядеть, какими они станут, через толщу воды. И ни на кого, наверное, дома не кричали так, как на Свету.

«Ничего, – думала Света, – мы вырастем и уедем отсюда. Они все будут фотографироваться без платьев, как эта Дрю, а мы будем ловить океанских рыб!» Она размышляла, что им с Катей в южных морях тоже понадобятся красивые купальники. И если она захочет, то приделает к своему крылья, как сделала Дрю.

Назавтра в школе Катя подошла к Свете, и та выпалила раньше, чем Катя смогла бы заговорить о веревке:

– Ты говорила, можно ходить в кружок рисования?

И Катя, помедлив, ответила:

– Ну да… Ладно, возьму тебя, это на Кировском.

По пути к троллейбусной остановке она говорила:

– Матери все-таки снизили расценки!

Свете не хотелось думать про Катину маму, ведь тогда вспоминалась и веревка, и становилось беспокойно, что снова придется тянуть ее и сматывать на бобину. Но Катя хотела говорить именно о веревке – что теперь уже сколько нужно ее, по норме, не намотаешь, и виновата Нифонтова. Артельным не повезло, что с ними такая работает. У нее муж без ноги, детей трое и бабка старая, и они тянут веревку все вместе!

– Скрынников ей сколько говорил: не вырывайся вперед, притормози! Передовики – они знаешь для чего нужны? – спрашивала Катя у Светы.

Света не знала, кто это – передовики, но как спросишь?

– Они для того и нужны, чтобы начальство могло новые нормы всем устанавливать. Передовику один раз больше заплатят, другой – а потом охота, что ли, на них тратиться? Вот и говорят, что теперь все должны за свою зарплату работать как передовик. Он может, мол, а ты что? А Нифонтова же – сама себе артель. Разве сравнится она с нами, нас только двое с мамкой, – Катя и не подумала упомянуть, что в последние недели они тянули веревку втроем. – Или кто одинокий, как бабка Андреевна? Скажи, она виновата?

Света поспешно мотнула головой:

– Н-нет…

Катя, наступая на нее, спрашивала:

– Андреевну-то за что со всеми перевели на новые нормы? Мы с матерью, ладно, молодые, мы уж как-нибудь. Можно и подъезды мыть – что хочешь. Баб Валя – она гаданием доберет, что у нее в артели отнимут. А вот Андреевне – ей всё, никак!

Света мельком отметила, что баба Валя, гадалка, тоже тянет веревку. Как она с Катей и Катиной мамой. Старуха-волшебница была такой же, как они.

Подъехал троллейбус, и уже внутри Катя сказала мечтательно:

– Поучить бы Нифонтову! Чтоб позабыла, как вперед вырываться!

Тут они увидели, что на них оглянулись сразу несколько человек. Катя замолчала и сделала непроницаемое индейское лицо. Город за окном, казалось, закончился – тянулся пустырь, а потом они поехали по мосту над рекой. Света за рекой никогда не была. Там опять начался город, но как будто совсем другой, с домами в два-три этажа. Потом появились девятиэтажки (это была стройка), в них еще не жили; и дальше за окном начались деревья.

Света и Катя вышли на конечной. Троллейбусное кольцо проходило перед горой, на склоне которой снизу доверху друг над другом стояли серые домики, а внизу у горы бросилось в глаза светлое, розово-желтое здание в четыре этажа.

– Моя школа, – сказала Катя. – Ну, старая. Еще немцы пленные строили.

Катя перевела Свету через кольцо, назад от горы, и они углубились в гущу пятиэтажек. Одну они стали огибать под самыми окнами, и Света ежилась: дома ей сколько говорено было, что мало ли кто что захочет бросить из окон. Катя остановилась у окошка на уровне их коленок. Оно было открыто, и внутри горел свет.

– Сможешь залезть? – спросила Катя.

Света ответила:

– А дверь?

Катя сказала:

– Ну, это обходить надо!

И уже прикидывала, как Света влезать станет, советовала: