Едва накрапывающий дождь вдруг усилился, но тут же стих, как набежавшая на берег волна.
– Ладно, я пойду, – тихо сказала Наташа. – Спасибо вам…
Она уже поворачивалась, но отец Михаил вдруг взял ее за руку.
– Подожди!.. Все что я тебе только что сказал понятно и просто, но теперь давай рассуждать с тобой следующим образом: вот скажи мне, пожалуйста, Бог есть?
Девушка удивленно посмотрела на священника.
– Как это?!.. Конечно же, есть!
– Хорошо. А если есть Бог, значит, существует и душа человеческая. И она, душа эта, может болеть и страдать. Вот скажи мне, если бы у тебя, например, заболела рука, и нужно было заплатить за лечение, стала бы эта плата грехом?
Наташа отрицательно покачала головой.
– А если не рука болит, а душа? – продолжил отец Михаил. – Те тридцать тысяч, о которых ты говорила, разве только котенка вылечат, а не тебя саму?.. – отец Михаил широко улыбнулся. Он потянулся вперед и по-отечески поцеловал Наташу в лоб. – Ах, ты, дите, дите!.. Плати! Никому бы такого совета не дал, а тебе говорю: плати за котенка. Не хлебом единым жив человек. А ту трещинку в своей детской душе, что ты получить можешь, потом ни один хлебный мякиш не залепит. Подожди-ка… – отец Михаил порылся в кармане и вытащил пятитысячную денежную бумажку. – На, держи… Люди, которым я квартиру освящал – не бедные… Бери.
– Нет, что вы!.. – Наташа попятилась.
– А я говорю, бери! Затем тебе даю, что твою маму знаю. Начнет она тебя ругать, так и скажи ей: мне, мол, отец Михаил пять тысяч добавил. Не поверит – ко мне ее пошли. Я с ней поговорю.
Наташа взяла деньги.
– Я отдам, – сказала она.
– Знаю, – отмахнулся отец Михаил. Он с радостью смотрел в широко распахнутые и сияющие от счастья глаза девушки. – По разному люди отдают… А ты береги себя и все у тебя будет хорошо. Теперь беги домой, дите!..
Он перекрестил Наташу.
– С Богом!
Уже у ворот, оглядываясь на храм и поднося сложенные пальцы ко лбу, Наташа вдруг увидела полусекундную, мысленную картину: сидящего на ее постели малыша и огромного, светло рыжего кота за ним. Лицо ребенка было как в тумане, а кот стоял так, словно огибал спину малыша и настороженно оглядывался вокруг.
«Это же Воин Света! – догадалась Наташа. – И я замуж скоро выйду…»
Она не увидела лица своего мужа, но вдруг поняла, что у него добрые, улыбчивые глаза и сильные руки.
«А Воин Света, значит, нашего малыша охраняет…»
– Беги домой, козочка пуховая, – донесся до Наташи веселый голос отца Михаила. – И запомни: береги себя!..
Священник засмеялся и погрозил девушке пальцем.
– С Богом береги, дите!
– …Восемьдесят два, восемьдесят три… Убивать нужно таких авторов!
У Любы дрожали руки. Капли валокордина пролетали мимо стакана и украшали поверхность стола красивыми, дождевыми каплями.
– …Девяносто девять, сто! – Люба отхлебнула глоток лекарства, поморщилась и снова склонилась над рукописью.
«…Мрачное подземелье склепа было сырым и тусклым.
– Я его и мертвого любить буду, – закричала Марита и упала на гроб любимого. – Мертвого!..
Лица собравшихся людей казались неживыми в свете погребальных факелов.
«Бам!..» – донесся откуда-то издалека глухой удар колокола.
Рука любимого, лежащая на краю гроба, вдруг шевельнулась и медленно обняла Мариту за шею…»
Люба попыталась вслепую нашарить стакан с лекарством. Стакан упал набок.
– Да черт!..
– Ты что ругаешься?
Голос был добродушным, но на какое-то мгновение Любе показалось, что он прозвучал из мрачного склепа. Она вздрогнула всем телом и подняла глаза.
– Наверное, очень хороший роман? – Улыбающийся Федор Петрович сел в кресло напротив стола Любы. – Ты не заметила, как я вошел.
– Я боролась в подземелье с трупом любимого, окруженная компанией вурдалаков, – Люба попыталась улыбнуться в ответ. – Кстати, на сорок восьмой странице автор укокошил шестьдесят восемь человек без малейшей на то причины.
Молодая женщина взяла пузырек валокордина.
– Меньше строчки на один труп. Талант!.. Любочка, детка, давай-ка я лучше сам налью тебе лекарство, – Федор Петрович взял пузырек. – У тебя дрожат руки. Сколько капель?
– Лейте весь пузырек.
Молодая женщина потерла уставшие глаза ладошками.
– Люба, я твой шеф, а ты – мой заместитель. Ты должна много и упорно работать, а я наконец-то имею право отдохнуть, – Федор Петрович протянул стакан. – Потерпи еще полгода и я найду для тебя другую работу.
– Санитаркой в сумасшедшем доме? – усмехнулась Люба.
– Наше издательство платит за рукопись сорок тысяч рублей. Любочка, пойми, у тебя не хватит патронов на всех авторов, – Федор Петрович кивнул в сторону двери. – Кстати, твои подчиненные не столько читают чужие опусы, сколько строчат свои. Больше всего меня удивила одна молодая и симпатичная женщина у окна. Она плакала, но все равно писала… Интересно, кто она?