Настя снова и снова она вспоминала пузырек с лекарством и даже видела, как он брызжет осколками, с силой ударяясь о стену и, в конце концов, она перестала верить в то, что она – разумный, хороший и добрый человек. Она вспоминала мамины пустые глаза, когда та произносила страшную фразу, и все картонные домики из оправданий внутри нее, которые она старательно возводила, рушились.
«Любой из нас всегда сволочь, – мучил ее голос. – Чуть заденут человека – и сразу все наружу выскакивает. Посмотри-посмотри, разве это не правда?»
Настя вдруг с особой ясностью поняла, что, если уж честно, то она не очень-то и любит Сережку. Пусть она и вышла за него замуж, но все-таки ей раньше больше нравился Эдик Новослободский. Просто тогда, после школы, Настя вовремя поняла, что нужно Эдику, сдержала свой порыв и, словно отступая на заранее приготовленные позиции, влюбила в себя Сережку.
«Парень он с простинкой, но добрый и умный, – сказала о нем бабушка. – Лучше ты не найдешь».
«Да-да, – соглашалась с холодным голосом Настя, – так все и было».
Она не любила Сережку. Она вообще никого и никогда не любила, даже маму и бабушку. Они – умерли, но разве что-то изменилось для Насти? Совсем нет. Она и плакала-то всего два раза, а холодный внутренний голос уже тогда говорил ей, что ничего не вернешь, что всему свое время и что врачи не умеют творить чудеса.
Прошла неделя, потом еще одна. Настя потеряла аппетит, ее стала мучить бессонница, а темное пятно внутри нее, то самое, откуда звучал холодный голос, становилось все больше и больше. Настенька уже боялась его, потому что не было силы способной противостоять ему. Ведь холодный голос говорил только правду.
А потом Настя вдруг поняла, что осталась совсем одна. Рядом по-прежнему был Сережка и дети, но их словно и не было. Ведь они, как утверждал холодный голос, ровно ничего не стоили для нее…
В субботу Сережка вернулся с работы и сказал, что «совсем выздоровел».
– Массаж помог, – он улыбнулся. – Ну, а ты что снова такая грустная?
«Потому что я – сволочь, – подумала Настя. – Ведь я хотела сберечь три копейки на чужой боли».
Сережка попытался обнять жену, но Настя отвела глаза и мягко отстранилась. Она сказала, что у нее температура, что она немного простыла и ушла в спальню. Рухнув лицом на постель, она вдруг почувствовала, что у нее очень сильно болит спина. Боль была режущей, почти зубной и тянулась к лопаткам и к коленям.
Настя заплакала от бессилия. Нужно было позвать Сережку и попросить натереть ей спину мазью. Но для этого нужно было встать и раздеться, а Насте было больно… Неимоверно больно.
Возможно, она и в самом деле простыла, потому что вдруг почувствовала жар во всем теле. Мысли стали путаться и даже холодный голос куда-то пропал. Настя ощущала только физическую боль. Постепенно она растворилась в ней и ушла в темноту…
Утром Настя проснулась как от легкого толчка. Она открыла глаза, осмотрелась и вдруг поняла, что случилось что-то очень важное.
Она встала легко, как встают маленькие школьницы, понимая, что сегодня мало уроков, что эти уроки совсем нетрудные, а день – солнечный и яркий – будет длинным и очень-очень интересным. Тревожащее чувство внутри нее отступило и превратилось в невесомое ожидание. Примерно так ждут писем из армии или просто хороших, уже известных заранее своим приходом, вестей.
Настя прошлепала босыми ногами к окну. Утро только начиналось, и небо было разделено поровну: с запада надвигались тучи, а на востоке вставало чуть припухшее, розовое после сна, солнце.
«Господи, у меня же спина не болит!» – вдруг поняла Настя.
Она завела руку за спину, потрогал спину и слегка прогнулась. Спина действительно не болела.
«Почему?!..»
Но Настя не понимала почему. Боль никогда не отступала так быстро и так бесследно.
Настя поспешила во двор. Прохладный воздух приятно обжег лицо, шею и голые ноги. Физическое движение подтолкнуло мысли, и Настя вдруг поняла, почему боль прошла так внезапно. В силу своей профессии Настя прочитала много книг, в том числе и Библию. О муже и жене там были сказаны следующие слова: «…И будут два одна плоть».
«Это что же, получается? – подумала Настя. – Массаж делали Сережке, но по-настоящему легче стало мне?»
Она едва не засмеялась от облегчения. Каждый вечер втихомолку – так, чтобы не видели муж и дети – она молилась Богу. Она боялась Его, иногда многословно просила избавить ее от физической и внутренней боли и совсем не удивлялась тому, что бесконечно далекий Бог не спешит к ней с помощью. Настя не верила в чудо и, наверное, даже побаивалась его.
И вот теперь Бог – всеведущий и добрый – не придавил ее громоздким чудом исцеления. Он просто выполнил то, что было обещано, а значит Он признал, что она – настоящая жена Сережки. Даже не смотря на ее давнюю и грешную симпатию к Эдику.
«Го-о-оспо-оди!..» – протянула про себя Настя и осела на порожки веранды.
Хлынул дождь. Стена веранды и козырек над порожками оградили Настю от изумрудно блестящих капель. Они хлестали по ветвям яблони, траве, желтому песку дорожки и задевали Настю только запахом свежести и чистоты.