Изнанка

Стоя в дверном проёме, Кеша переминался с ноги на ногу. Он не понимал глупого упрямства Прапора и остальных. Да что вообще с ними не так? Выбор ведь очевиден: нужно отдать пожилую женщину Хессу, и она будет жить! Это единственный вариант. Да, все они боятся неопределённости, но речь-то сейчас идёт о жизни и смерти. Неужели так и будут стоять и смотреть, как баба Шура умирает, когда существует отличный выход из ситуации?

— Я думаю, мы должны отдать её, — ему нелегко было выдавить эти слова, ведь, произнеся их, он словно бы против течения поплыл. Что если все настроятся против него? Да уже настроились. Вон как уставились, точно на предателя какого-то. Однако, сделав первый шаг, он решил сделать и второй: — Сами посудите, если есть хоть маленький шанс, что она не умрёт, мы должны им воспользоваться. Иначе… иначе мы все будем виноваты в её смерти.

Прапор смерил его уничижительным взглядом.

— Что ты несёшь? Что, бляха муха, ты несёшь, а? Ты на самом деле предлагаешь отдать Шуру этой твари?

— Мы ведь все можем ошибаться насчёт… — Кеша пересилил себя и заставил себя произнести ненавистное прозвище Хесса, — насчёт бледного человека. Может, он действительно заботится о тех, кого забирает.

На лбу Прапора вздулась вена. Он сжал кулаки так, что костяшки побелели.

— Заткнись, хомяк чёртов! Просто заткни свой поганый рот и больше не раскрывай! Ты видел, что эта тварь сделала с Маргаритой и Валентиной? И после этого ты говоришь о какой-то заботе? Валентина точно знала, что это хуже смерти! И я это тоже знаю, чувствую. А значит, Шура ему не достанется. Иди, хомяк, лучше печенье своё погрызи, но что бы я больше тебя не слышал!

Поджав губы, Кеша ретировался из комнаты. Опять его обозвали хомяком, как полное ничтожество. Обидно. И зачем только вообще полез со своим мнением? Знал ведь, что предложение отдать бабу Шуру Хессу все воспримут в штыки. Впредь будет помалкивать и, как и раньше, будет действовать скрытно. Как показал опыт, это лучший вариант.

— Не делайте ещё одной ошибки! — призывали шелестящие голоса. — Одумайтесь!.. Отдайте эту женщину мне, пока не поздно… Я чувствую, ей осталось жить считанные минуты… Не будьте такими жестокими, спасите её…

Прапор посмотрел на Бориса, Виталия, Марину.

— Ребят, вы лучше идите. Ни к чему вам глядеть, как человек умирает. А я с ней останусь. Я должен.

Все молча вышли из комнаты. Прапор обхватил ладонями руку бабы Шуры, тяжело вздохнул.

— Ты уж, Шурка, извини меня, что я на тебя часто ругался. Сама знаешь, характер у меня поганый. Но я ведь без злости ругался, а это главное, — он умолк, прижав руку женщины к своему лбу. Спустя минуту снова заговорил: — Ты вчера мне сказала, что я должен верить, что мои жена и сын ждут меня. И знаешь, Шура, кажется, я действительно теперь в это верю. Нет, правда, верю. И когда думаю об этом, мне легче становится, — он усмехнулся, с трудом сдерживая слёзы. — Не ожидала от меня таких слов услышать, да? Да я и сам для себя теперь какой-то непонятный… В голове мысли странные. Изменился я за эти дни. Ощущение, что маленькую, но сложную жизнь прожил, отдельную от той, прошлой.

— Она сейчас умрёт! — взревели сумеречные люди. — Почему вы так поступаете? Почему обрекаете эту женщину на смерть? Если прямо сейчас принесёте несчастную мне, я сделаю так, что бы вы вернулись в свой мир! Обещаю, я это сделаю! Я готов на всё, лишь бы она не умерла!..

Прапор поглядел на окно.

— Слышишь, Шурка, как эта тварь запела? Похоже, очень хочет заполучить тебя. Но ты не волнуйся, я тебя не отдам. Спи спокойно, старая подруга. Спи спокойно.

— Отдайте её мне! — в голосах бесцветных уже вовсю сквозила ярость. — Отдайте, сейчас же! Она должна жить! Я подарю ей бессмертие! Я сделаю так… — на несколько секунд воцарилась тишина, а потом её разорвали злобные вопли: — Что вы наделали? Вы убили её!

Прапор вгляделся в лицо женщины и понял, что она уже мертва — тихо, спокойно ушла из жизни. Он отпустил её ещё тёплую руку, поднялся и вышел из комнаты. Наткнулся на печальные взгляды обитателей зелёного дома.

— Всё, — сообщил он. — Её больше нет.

Капелька прижалась к Марине и тихонько заплакала. Борис опустился в кресло, погрузил лицо в ладони. Виталий как-то заторможено осенил себя крестным знамением.

Прапор долго стоял и смотрел в пол перед собой, его ладони сжимались в кулаки и разжимались. Наконец он тряхнул головой и поцедил сквозь зубы:

— Тварь! Сколько людей уже эта падаль забрала! Хороших людей! Ненавижу!

Он быстро пересёк гостиную, коридор и вышел из дома. Спускаясь с крыльца, вынул пистолет, который был заткнут за ремень, снял с предохранителя. Гнев полностью завладел его разумом, и он плохо соображал, что делает. Выйдя со двора, Прапор побежал к периметру. В паре метрах от границы остановился, выстрелил в одного бесцветного, в другого. Те даже не покачнулись и не сдвинулись с места. Пули словно бы сквозь них прошли, не причинив вреда.

— Ах так, да? — Прапор нервно сплюнул, заткнул пистолет за пояс. — Ну ладно, это мы ещё посмотрим. Поглядим, кто кого!

Он развернулся и зашагал к своему дому, повторяя: