Изнанка

Всё ещё улыбаясь, Гена подполз к скатерти, схватил куриную ножку, вцепился в неё зубами. Это было настоящее блаженство. Ничего вкуснее он в жизни не ел. Жевал, чавкал, глотал, зачерпывал рукой салат, пихал в рот. Он решил съесть всё, даже хлебной крошки не оставить.

Если бы в этот момент в комнату кто-нибудь зашёл, то увидел бы такую картину: на полу возле трупа сидит Гена и играет в безумную игру под названием «Съешь как можно больше воображаемой еды». Он брал что-то из воздуха, пихал в рот, давился, глотал, и ему это явно доставляло огромное наслаждение.

* * *

— Я больше не могу, Прапор, — созналась Валентина. Серая скверна уже почти полностью покрыла её тело, чистыми оставались лишь голова и часть шеи. Глаза стали тёмными, черты лица обострились. — Не могу больше. Мне так больно, кожа как будто горит. И он зовёт меня. Бледный человек хочет, чтобы я пришла к нему.

Во двор вошли Борис и Виталий, с термосом в руке. Они поглядели на Валентину и поняли: она на грани.

— Бледный человек… — слабым голосом сказала Валентина, даже не заметив, что во дворе стало на двух человек больше. — Я закрываю глаза и вижу его. У него две головы. Он в какой-то пещере, висит на тонких нитях. Там стены с зелёными светящимися пятнами… Бледный человек… — она дёрнулась, скривилась, зашипела: — Хесс, Хесс, Хесс! — потом словно бы очнулась от короткого приступа, с недоумением взглянула на Бориса и Виталия. — А-а, это вы… Зря вы пришли, нечего тут делать.

— Они чай принесли, Валь, — терпеливо объяснил Прапор.

— Не, нет, — её лицо стало злым, — они явились поглядеть на глупую больную тётку! Я для них, как странная зверушка в зоопарке!

— Прапор вздохнул.

— Валь, не надо…

Она скукожилась на ступеньках крыльца, тяжело задышала сквозь стиснутые зубы, а потом расслабилась, заговорила тихо:

— Простите. Простите меня. Это всё он, бледный человек. Я чувствую, как он пытается растворить меня в себе, — её снова будто бы током ударило. Она задёргалась, захрипела: — Хесс, Хесс, Хесс…

Борис внутренне застонал. Наблюдать за мучениями этой женщины, было сродни пытки. Такое хотелось моментально вычеркнуть из памяти, запихать в самые глубины подсознания и поставить непробиваемую стену. Жутко. Особенно пугало это конвульсивное «Хесс, Хесс, Хесс…» Будто бы в горле Валентины песчаная буря бушевала. И ведь Маргарита, вспомнил Борис, тоже давилась этим странным словом. Хотя, вряд ли это вообще слово. Скорее, один из симптомов болезни, что-то вроде извращённой пародии на кашель.

Из пустоши донёсся хор голосов:

— Валентина… твоя подруга ждёт тебя… Иди к ней… Иди к нам…

— Нет! — Валентина крепко зажмурилась. — Чёрт, я прямо сейчас его вижу! Одна голова молчит, а другая зовёт… Я нужна ему, очень нужна. Как и все остальные. Он… Хесс, Хесс, Хесс… — Она открыла глаза, посмотрела на свою дрожащую руку. — Эта тварь забирает меня, частичка за частичкой. Я чувствую. Ещё немного и…

— Твоя подруга Маргарита ждёт тебя… — голоса сумеречных людей стали громче, в них появились нетерпеливые нотки. — Не медли, Валентина… Приди к нам и твои страдания тут же прекратятся… Это ведь так просто… Тебе нужно всего лишь прийти к нам и боль пройдёт… Маргарита тоже страдала, а теперь она счастлива, но ей не хватает её лучшей подруги… Ей не хватает тебя, Валентина…

— Проклятье! — выругался Прапор. Он выглядел совершенно потерянным. От того человека, который днём угрожал Гене пистолетом, как будто и намёка не осталось.

— Я не пойду к нему, — Валентина поднялась со ступеней. — Ни за что! Это хуже смерти. Я знаю, о чём говорю, потому что он… Хесс, Хесс, Хесс… — она внезапно согнулась, словно её ударили в живот, оскалилась, став похожей на зверя. Её скрюченные пальцы быстро шевелились, как лапки паука. Тёмные глаза уставились сначала на Прапора, затем на Бориса с Виталием. Из глотки вырывалось сухое: — Хесс, Хесс…

Борис рассудил, что это всё. Нет больше прежней заботливой женщины. Её место заняло чудовище. И самое разумное сейчас, это ретироваться, спрятаться где-нибудь на время. А серое существо пускай бежит за периметр. Увы, и на этот раз бледный двухголовый человек победил. Впрочем, ситуация с Валентиной, к сожалению, была предсказуемой с самого начала.

— Валь, приди в себя! — Прапор взял себя в руки. Его лицо стало суровым. — Валя, услышь меня!

— Хесс… — прошипела Валентина. В уголках её губ пузырилась серая пена, немигающие глаза глядели будто бы в никуда.

Только сейчас Борис в полной мере осознал, насколько эта женщина опасна. Разумеется, он понимал это и раньше, но именно в данный момент чувство опасности обострилось до предела. И даже давешний призыв Гены выгнать Валентину в пустыню уже не казался таким уж подлым. Ведь, как это ни прискорбно, но он, возможно, был прав. Как поведёт себя Валентина? Попытается ли заразить ещё кого-нибудь или сразу побежит за периметр?

— Мы ждём тебя… — звали сумеречные люди. — Иди к нам… Боль пройдёт, страдания прекратятся…

— Валя! — крикнул Прапор. — Услышь меня, Валя! Ну же, приди в себя!