Избранные рассказы. Хронологически

не. Я же в браунингах ничего не смыслила, а в столик поверила свято.

Конечно, я ни разу не напомнила ему про обещание, но думала об

этом день и ночь, открытая рана ожидания так и зияла у меня в глазах

- как мог он ее не заметить?

Я пошла в первый класс, потом во второй, потом в третий и все

ждала. Потом маленький столик был бы мне уже не по росту.

Стол второй. Он стоял в нашей с братом комнатке, с двух торцов мы

учили за ним уроки. Свою половинку я застилала листом ватмана. Пока

бумага сохраняла первозданную чистоту, у меня захватывало дух, когда я

за него садилась. Потом второпях что-нибудь записывалось на уголке,

ватман насыщался событиями, и я, садясь, подключалась к своей предыду-

щей биографии, как летчик перед взлетом ко всем приборам в кабине.

Потом бумага истлевала, и приходилось расставаться со всей ее ис-

торией и археологией, начиналась новая эра, писались новые письмена.

До сих пор помню клинопись, начертанную любимой рукой, с грамма-

тическими ошибками: "Ты зачем, Рыжая, наклонялась к Витьке и что-то

ему шептала!"

Ах, действительно, зачем!

Этот стол сделал меня затворницей, очертившей себя магическим

кругом света настольной лампы.

И этого круга я однажды чуть не лишилась. Мама решила уйти от от-

ца и даже ушла: собрала вещи, прихватила нас с братом, и мы поселились

у тетки Маланьи. Но я затосковала без стола, и мы вернулись. Когда че-

ловек не уверен в своем поступке (я имею в виду маму), ему достаточно

и такого предлога.

А поддержи я ее тогда - она зажила бы иначе, лучше, потому что

хуже было некуда. Но она боялась, что не прокормит нас одна.

Первый опыт учит намертво. Мне в костное вещество въелось прави-

ло, заповеданное себе самой: никогда не попадать в экономическую зави-

симость от мужчины.

Каменный этот завет конечно мне навредил, не дал стать существом

вопросительным и слабым - женщиной. Хотя достался мне муж сильный и

знающий все ответы. Он купил мне письменный стол, научил понимать, что

происходит; чувствовать я могла худо-бедно и раньше. То был третий

стол моей судьбы, я провела за ним тринадцать счастливых лет и еще три

года.

Недавно я позвонила ему в другой город (не столу, понятно), чтобы

узнать, как там поживает наша дочка, которая проводит у него летние

каникулы. Дочка уже спала. Он рассказал мне, как они делали с ней про-

бежку по лесу и добежали до озера. А там в это время некая "живая цер-

ковь" крестила своих новообращенных, женщины были в белых рубахах, а

мужчины все какие-то лохматые. Мои бегуны спросили у одного лохматого,

что тут происходит. Он ответил, что это - "живая церковь". А мои гово-

рят ему: "А мы так, просто православные". И мужик признал: "Ну что ж,

Бог един". На том и сошлись.

Когда мой бывший муж о чем-нибудь рассказывает, над событием, как

радуга над лесом, возникает призрачное сияние другого смысла, и это

важнее самого события. Мы разговаривали и смеялись, а потом я ему и

говорю:

- Знаешь, а я машину купила.

- Да? - он обрадованно удивился, но тут же и потух - его натрени-

рованные чувства сменяют друг друга с быстротой компьютерной графики.

И разговор наш свернулся, как кислое молоко в кипятке.

Машину мы собирались когда-то купить вместе.

Собственно, их тоже было три, но первые две не осуществились, как

и первый мой столик.

До первой машины я чуть-чуть не дотянула, как появился этот силь-

ный мужчина, мой муж, и пресек плавное течение моей биографии, реши-

тельно заявив: если мы не будем вместе, мы погибнем.

Я тогда еще плохо понимала, что такое гибель (повторяю, понимать

научил меня он). Как многие, я согласна была считать, что гибель - это

когда тебя бьют дубиной по голове; а пока не прибили, ты вроде как

цел. Но я чувствовала (чувствовать я умела и раньше), что ему виднее,

и уехала к нему спасаться.

Выглядело спасение так: дом в деревне, маленькая дочка, два ведра

на коромысле. Намою дочку в бане, румяную принесу в дом, поставлю на

кровать и вытираю, а она дышит, глазками моргает и лепечет: "А бывает

постоялый дворник?"

Муж уехал в Монголию всего-то на две недели, но я тосковала по

нему и плакала, глядя в небо на улетающих птиц.

Но все равно пришел конец тому совершенному состоянию родства,

когда абсолютно не врешь и тебе не врут. Закрались умолчания, взгляд

утратил прозрачность: мы стали смотреть друг на друга словно сквозь

пятна катаракты. Гибель принялась за нас.

"Ты лучше трезвым будь, чем что попало пить, ты лучше будь один,

чем с кем попало", - сказала дочка стихами Хайяма, объясняя, почему

у нее так мало подружек.

Мы разошлись с мужем, чтобы не погибнуть во лжи. Так и не дожив

до машины. Ему-то машина была не нужна, но он уже готов был уступить.

Машину хотела я. Вон она теперь стоит.

Не понимаю, как я могла так долго без нее обходиться. Жизнь моя

обретает свою завершенность только в те минуты, когда я сажусь за руль.

Дочка тоже научилась ею управлять. Ей двенадцать лет (дочке), жи-

вем мы вдвоем, характер премерзкий (у обеих). Говорю ей:

- Не потерпела бы тебя с таким характером, но ты мне дорога как

память о твоем отце.