Избранное

В степи любви я ночью брел, увы, не ведая дорог,
Но путь в отшельнический дол меня неудержимо влек.

Я одержимо шел с клюкой, едва прикрыт — и наг и бос,
И на огонь я всей душой летел стремглав, как мотылек.

Сей мир, красуясь и дразня, и призывая, и маня,
Зазвал и заманил меня, и позабыл я свой зарок.

И что за диво; в тот же миг во все пределы я проник,
И, как сорока, — прыг да прыг, скакал я вдоль и поперек.

О, нет, неверен мир земной! Я понял, сколь изменчив он, —
Конь вечности, оседлан мной, помчался.
Путь его далек.

И понял я: сей мир лукав, враждебной хваткою он лих,
И, лик ногтями истерзав, себя я каяться обрек.

Господни люди говорят: «Сколь горек хмель мирских утех!»
И я, чтобы познать сей яд, вкусил той горечи глоток.

Потом, не зная забытья, в себе я своеволье бил,
И саблей отрешенья я себя казнил, как только мог.

И жарко-огненным копьем я миру выколол глаза,
И сабли хладным острием соблазнам голову отсек.

Безумец, не в стихе ль твоем, Машраб, — спасение от мук:
Ведь этим словом, как огнем, сердца влюбленных ты прожег!

* * *

О чаровница, с тех времен, когда дружить с тобой я стал
И любоваться, восхищен, твоею красотой я стал,

Я жемчугом из жемчугов прослыл на весь базар любви,
А для соперников-врагов ракушкою пустой я стал.

Когда ж настали дни разлук, я и метался и стенал,
И за позор от этих мук ославлен всей толпой я стал.

Когда я клятвою своей связал себя с одной тобой,
Для всех собратьев и друзей тогда совсем чужой я стал.

Любовь меня совсем сожгла, Машраб, все сердце — как зола,
Все тело сожжено дотла, — исчез я, сам не свой я стал!

* * *

Мне ныне только и к лицу стенать, томясь разлучным роком, —
Припасть бы с жалобой к творцу и небо пристыдить упреком!

И если молния блеснет — огонь любви придет на помощь,
Я опалю весь небосвод — сожгу его в огне жестоком.

Спаси от мук меня, собрат, спаси хотя бы на мгновенье,
Я этим мигом буду рад утешиться хоть ненароком.

Влюбленным станет меня жаль — они от скорби зарыдают,
Когда я выскажу печаль моих невзгод хотя б намеком!

Любовь — что океан большой, и ты, Машраб, увяз в пучине, —
О, мне и телом и душой страдать в унынии глубоком.

* * *