Избиение младенцев

Подойдя к дверям квартиры, Евгений потихоньку открыл дверь своим ключом, чтобы не беспокоить родителей ранним звонком. Но дома никого не было. Беспокоясь за судьбу родных, он побыстрее спустился вниз, к квартире Волховитиновых и с замиранием сердца позвонил. Дверь открыл ничуть не заспанный Алексей Лукич. Из-за его спины выглядывали Серафима Андреевна и Ляля, одетые и причёсанные. «То ли ещё не ложились, то ли уже давно встали», – подумал Евгений. Он вошёл в прихожую и вопросительно посмотрел на Алексея Лукича. Тот опустил голову.

– Саша погиб, – сказал он тихо. – Третьего дня после капитуляции корпуса вернулся домой Ники, рассказал, что там было. Сашу убили на его глазах. Двое суток родители ищут тело, Ники водил их на Патриаршие, но двор, где всё это произошло, был пуст…

У Евгения уже не оставалось сил плакать. Он молча развернулся и пошёл вниз. Через несколько минут в его незапертую дверь проскользнула Ляля с бинтами, ватой и баночкой перекиси водорода.

Евгений сидел на диване без мыслей, без чувств. Он никак не мог ухватить смысл происходящего и осознавал только один локальный факт – крах всего, гибель привычного мира, но выводов из этого не мог сделать никаких. Нужно было выстроить линию своего поведения, понять, какие действия необходимо предпринять, куда идти, что делать, какие говорить слова, но он лишь тупо сидел на диване, не в силах даже мыслить и анализировать происходящее. Ляля подошла к нему, присела возле ног, положила голову ему на колени. Он машинально погладил её по голове и тут же отдёрнул руку – лялины волосы были чистые, пахучие, а его руки – грязные, с чёрными ногтями, в потёках, пятнах гари и ружейной смазки. Ляля взяла ватку, смочила её перекисью и стала осторожно промокать раны Евгения. Расстегнув его китель, она прошлась ваткой по обширным ссадинам и синякам на груди, промокнула плечо, обожжённое пулей, которая позавчера чиркнула его возле дома градоначальника. Евгений поморщился от боли и глаза его непроизвольно увлажнились. Ляля заглянула ему в лицо и прижалась губами к ране. Евгений обнял её. Присутствие девочки возвращало его к жизни, он начинал понимать происходящее; оглядываясь куда-то в прошлое, он видел большой круглый стол и два семейства за этим столом с бочонками лото в руках; он видел Лялю совсем ребёнком, – вот он подходит её поцеловать, собирает для неё фанты, пишет стишки ей в альбом, баюкает её возле костра в ночном, любуется ею на пляже, когда она с угловатой грацией и очаровательной неуклюжестью, пританцовывая, выходит из воды, а ткань купальника так плотно облегает её пухленькую попку… Он вспоминает умиление, которое охватывало его всякий раз, как он смотрел на её склонённую над тетрадкою головку, и своё смущение, когда она вдруг поднимала взгляд и рассеянно вглядывалась в него своими бездонными чёрными глазами. Сердце его сжималось от нежности и от неосознаваемой ещё любви, он всё смотрел и смотрел на неё и не мог оторвать взгляда от этого милого личика, от этого алого, алчного, несущего какой-то первобытный смысл рта, от завораживающего изгиба шеи и чёрной бездны влажных рассеянных глаз… И вот она снова смотрит ему в лицо, а он снова тонет в слоистой загадочной глубине двух омутов и тянется к её манящим губам, и ощущает вкус её рта, её слюны – карамельный, с клубничным оттенком, который дурманит, пьянит, опрокидывает сознание, и к этому вкусу добавляется запах – молочно-лесной запах её волос, чистого тела, свежего белья… его руки охватывают её плечи, скользят по спине, опускаются на талию и ощущают мягкие изгибы её бёдер… Евгений начинает мелко дрожать, целуя её душистую шею и нежную впадинку под ключицами, осторожно касается губами её маленького уха и чувствует, что она тоже дрожит и её горячее дыхание сбивается… непослушными пальцами он пытается расстегнуть её блузку, но у него ничего не получается, потому что пальцы огрубели и онемели, тогда она сама расстёгивает пуговицы и осторожно помогает ему. И тихий лепет, шёпот, невнятные признания и жалобы дарят они друг другу, и Ляля, обнимая Евгения, ни о чём не думает, потому что мысли вытесняет нежность, жалость к этому огромному, уже мужскому телу, изуродованному ранами и синяками, и ей хочется унять боль этого страдающего тела, и она прижимается к нему, отдаёт своё тепло, желание и слёзы, а мир вокруг них рушится, и на улицах городов, в переулках деревень и местечек взрываются снаряды, рушатся церкви, полыхают амбары… поезда сходят с рельсов, и несётся в бездну ада ревущая кавалерийская лава, и лошади дёргают вспененными мордами и дико скалятся, пугаясь столбов поднимаемой взрывами смрадной земли, и стоят у расстрельной стены оборванные окровавленные люди, и маленькие, обтянутые кожей скелетики роются в помойных отбросах, время от времени забрасывая щепотью себе в рот какие-то крошки, и русский мальчик целится из винтовки в русского мальчика и… стреляет, и пороховая гарь затягивает страну…

Ляле так жалко Евгения, потерявшего брата, потерявшего всё, ей хочется хотя бы собою заменить ему потерянное, она шепчет: «Давай будем вместе… вместе не так страшно… мы устоим под этим холодным ветром… Возьми моё тепло, я согрею тебя, обними меня покрепче, держи изо всех сил…» Она чувствует своё желание, она хочет этого пропахшего потом и порохом мужчину, который защищал её всегда, всегда, и сейчас пытался защитить, но мутный поток ненависти нахлынул и смёл всё на своём пути… Ей казалось, что единением с мужчиной возможно преодолеть зло, она инстинктивно чувствовала, что любовь сильнее смерти, только не предполагала, что поцелуи рано или поздно иссякнут, объятия – разорвутся, а люди окажутся на разных полюсах земного шара… Но это ещё когда будет, а пока она тесно прижимается к своему мужчине, обнимая его руками и ногами, сливаясь с ним в одно целое и почти теряя сознание от его близости. Она целовала его руки, плечи, скользила ладонями по мощной спине, натыкаясь на острые лопатки, вонзалась ногтями в его торс, а когда он привставал, сладострастно сжимала его могучую грудную клетку и гладила горячий твёрдый живот. Ей было немножко больно, но она принимала любимого не телом, а сердцем, и сердце ликовало, переполняясь светлою нежностью…