Избавление

Происходила переоценка ценностей, начиналось прозрение, но шло оно медленно, как заметил ему однажды генерал Зейдлиц: "Мы, будто слепые котята, ничего невидим. Пора бы прозреть!" Он сказал "мы", но, конечно, прежде всего имел в виду самого Паулюса. Ведь от него, старшего по званию в плену, фельдмаршала, зависит, как поведут себя многие пленные солдаты, офицеры и даже генералы. Это сознавал и Паулюс. Стоило генерал–фельдмаршалу сказать "да", сделать смелый поворот к новому, как за ним шагнут другие. Даже здесь, в плену, где, казалось бы, каждый волен поступать, как велит совесть.

Он, Паулюс, не только физически, но и морально уже порвал с Гитлером и его режимом. Честь повиновения фюреру, как это понимается в немецкой армии, для Паулюса стала анахронизмом. "Довольно для меня этой ложной чести. Сыт по горло", — думал он.

Но какой же путь избрать и что сделать сегодня, завтра? Нет, завтра будет уже поздно. Надо немедленно действовать. Само бездействие фельдмаршалу Паулюсу показалось уже бесчестием, преступлением.

Он тотчас прошел к полковнику Адаму, но комната его была закрыта. Паулюс вышел на улицу, увидел адъютанта в огороде. Тот держал в руках пучки редиски и салата.

— Хороша закуска, второй сбор за этот год, — похвалился Адам, ожидая, что его радение оценят.

Паулюс рассеянно кивнул, но сказал другое:

— Помоги мне, Адам, собраться. Проехать в Лунево… Буду выступать перед генералами, перед всеми немцами. Хватит медлить! И захвати карту.

Полковник Адам был удивлен и обрадован такому шагу генерал–фельдмаршала. Ведь больше года молчал и вдруг решил ехать в Лунево, в центр борьбы — туда, где немецкие антифашисты создали национальный комитет "Свободная Германия" и "Союз немецких офицеров".

Была подана легковая машина. В полдень приехали в Лунево — благо это недалеко, под Москвой. Фельдмаршал попросил администрацию собрать всех, кто пожелает его слушать.

К вечеру просторное помещение клуба начали заполнять пленные генералы и офицеры, эмигранты, в свое время бежавшие из фашистской Германии, перебежчики через линию фронта, были тут даже и немецкие священники в черных и длинных сутанах…

Паулюс был удивлен размахом антифашистского движения. Он увидел стоявшего в окружении военных и гражданских лиц — все они были немцы коммунистического лидера Вильгельма Пика и сам шагнул к нему навстречу, первым протянул руку. Вильгельм Пик, кивнув поседевшей головою, улыбнулся фельдмаршалу и сказал:

— Я был убежден, что вы будете с нами. — И начал поочередно представлять своих товарищей — закаленного коммуниста, депутата рейхстага, с бородкой клинышком Вальтера Ульбрихта, коммуниста–писателя, плотно скроенного Вилли Бределя, врача и писателя из Штутгарта Фридриха Вольфа, поэта Иоганнеса Бехера…

— В свое время мы вынуждены были уйти от фашизма, чтобы бороться с фашизмом, — сказал Вильгельм Пик. — Изгнание — это жестокая наука борьбы, кто ее выдерживает, тот побеждает.

— Вы, господин Пик, не военный, но при встречах преподали мне стратегию борьбы, научили быть политиком, — сказал Паулюс.

— Иначе и не могло быть, — ответил Пик. — В век классовых битв аполитичным быть нельзя. Проглотят за милую душу свои же фюреры…

Фельдмаршала попросили к столу, размещенному на сцене. Развесили карту, привезенную Адамом.

Слово предоставили фельдмаршалу Паулюсу. При упоминании его имени повставали сидящие в задних рядах, желая рассмотреть получше, и дивились: он ли, известный Паулюс?

Да, это был он, в фельдмаршальской форме и при всех регалиях.