Из записок следователя

Открытие Требухова бросало новый свет на преступление. Спрошенный вторично, Требухов не отказался от своих слов, напротив, еще с большей ясностью описал весь ход заговора, описал, как целый месяц, в верхней светлице, скрывались у него Воротилов и Малышев, как после неуспешных подговоров его принять непосредственное участие в убийстве и ограблении Чижовых, они отправились вдвоем, запасшись наперед кистенями… Но являлся вопрос: где взять лиц, указываемых Требуховым? Навели справки о Малышеве по месту его жительства: оказалось, что действительно такой человек в мещанском обществе имеется, но что, занимаясь разными промыслами, он взял годовой билет и в настоящее время находится в неизвестной отлучке. Спросили жену Малышева о местопребывании мужа, она ответила, что дело его не знает и куда отлучается он никогда ей о том не говорит.

Во время собирания справок о местопребывании Малышева и Воротилова в Хвостиху приехал конторщик соседнего села Куломзина и заявил под присягой, что, бывши по барским делам в Москве, он встретил Воротилова на одном из постоялых дворов и, хотя с ним в разговоры не входил, но в лицо узнал его весьма хорошо.

Для отыскания Воротилова в Москве послан был опытный полицейский чиновник.

Мы не можем удержаться, чтобы не ввести здесь рассказ этого чиновника об обратном пути его из Москвы вместе с Воротиловым.

«Вместо команды мне дали полицейского солдатика, которого на один щелчок Воротилову не хватит. Сам я тоже человек рыхлый. Думаю: дело плохо – или самого тебя начальство на цугундер[20] потянет, что разбойника упустил, или он тебе рецепт пропишет. Как тут быть? Не попробовать ли лаской дела обделать? Стал я ублажать Воротилова, лясы с ним разводить, чаи распивать, водкой в другой раз подчивать. Вижу: парень поддается, шелковый совсем стал… Однако, как стали выезжать из Москвы, берет меня сомнение: убежит Воротилов. Чтоб на душе хоть немного было легче, велел я солдату набить на Воротилова наручные и ножные кандалы. Набили. Воротилов мне и говорит: сняли бы вы эти браслеты с меня, не убегу я от вас, потому человек вы обходительный, и губить вас через себя мне нежелательно». А я ему смехом: «Верю-де, Федор Захарыч, да все как-то на душе покойнее, как вижу, кандалы на тебе, думается меньше». «Ну, говорит, это ваше дело, как знаете, так и действуйте». Не успели мы полстанции от Москвы сделать, поднялась такая метель, что страсти божии. Вижу, целиком, по рыхлому снегу идем. Говорю ямщику: «Не сбились ли мы с дороги?», а он только в затылке чешет: сбились-де… Стали лошади…

Ждали мы, ждали, метелица все пуще задувает, что делать? Велел я ямщику дорогу искать. Будочник тоже говорит: «Я из тутошних, улусы все знаю, позволь и ему дорогу отыскивать». Ну, думаю, была не была, лучше за Воротилова отвечать, чем в степи замерзнуть: услал и солдата. И остались мы с Воротиловым вдвоем. Теперь даже, как подумаю об этой минуте, так немалый страх берет, а тогдашний и описать невозможно: то в озноб меня бросает, то в жар, пот из-под мышки так и катится…

И шельма же этот Воротилов! Спал ли он действительно, как все мы вместе были, или притворялся, только, как ушли будочник с ямщиком проснулся. «Что, говорит, ваше благородие, одни, знать, мы остались». – «Одни, говорю». – «А ну, Алексей Алексеич, если мне лынка захочется задать, так, пожалуй, браслеты-то и не помогут, а коли и помогут, так не вам, а мне». А сам все смеется: «Эта, говорит, присяжная-то никак лошадь добрая!» Он, разбойник, смеется, а у меня от его смеху язык прилип к гортани, потому черт один разберет, что он в уме держит, треснет меня кандалами, да и был таков. «Что, говорит, испужались? Ну да ничего, сказано, что от вас не убегу, и не убегу, вы это знайте». И с этими словами на другой бок повернулся и захрапел уж точно. Немного погодя ямщик пришел, дорогу отыскал. С этой самой минуты перестал я бояться Воротилова, вплоть до самого города без кандалов он со мной ехал. Поистине говорю, – закончил полицейский чиновник свой рассказ о путешествии с Воротиловым, – много перебывало у меня в руках всякого народа, восемнадцать лет с их братом вожусь, а такого случае еще ни разу не выходило».

Полицейского чиновника нельзя было заподозрить в пристрастии к Воротилову.

Итак, благодаря умению обращаться с людьми полицейского чиновника и крепости слова Воротилова, последний был доставлен в сохранности во вновь составленную комиссию.

Успели ли предупредить Воротилова, каким образом пало на него подозрение в убийстве и ограблении Чижовых, или тут действовали какие-либо другие причины, неизвестно, только Воротилов повел дело напрямик.