Из варяг в греки

– Решайте, братия! – громко воскликнул Дедила. – А Воислава оставим тысяцким при княже, шобы волю народну блюсти мог в случай чаго.

– Ох и хитер жа ты Дедила! – послышалось с первых рядов. – Усем смог угодить.

Внизу у степени, ожидая исхода вечевого собрания, застыли союзники нового князя – Аскольд и Олег.

– Han var for milde med dem18, – тихо пробормотал Аскольд.

– Ingen av din bedrift,19 – также тихо ответил ему Олег.

Дедила окинул взглядом площадь и посмотрел поверх куда-то вдаль, будто и не обращая никакого внимания на стоявших внизу варягов и на фразу, обращенную к нему от ладожан, что сидели на первой скамье. Он извлек из холщовой сумки, которую рядом с ним держал в руках Явдята небольшую дощечку и громко зачитал:

– На том братия мы и сошлися: и бояре, и купцы! И усе жития люди на Веце сошедшая единодушно повелевавши отныне Рюрику сыну Годослова внуку Гостомысла князем быти! – Он обернулся к Рюрику и с поклоном обратился уже непосредственно к нему. – Володей княже землёю нашею и нами, и лад меж нами на земле нашей хранити и умножаючи!

Тот склонил голову и крепко обнял Дедилу.

Ладожане неспешно стали вставать со своих мест и покидать площадь.

Возле избы у высокой лиственницы, Воислава нагнал его двоюродный брат Стоян:

– Не понраву мяне гэтот Рюрик, хошь што со мной правь, а не по нраву.

– Токо не нам с табой видно решати, – усмехнулся в ответ Воислав. – А дале поживем поглядим.

– Як бы позно не было, – высказался озабоченным тоном Стоян.

– Поглядим, – протянул ему руку на прощание Воислав.

3

Поздним вечером тысяцкий Воислав, взяв с собою сына, направился к древнему капищу. Там они встретились с Ярилко. Высокий старик с длинной седой бородой приветливо приобнял старого знакомого:

– Здраве буде, Воислав!

– Здравия и тябе, Ярилко! – отвечал вновь утвержденный тысяцкий на приветствие старого волхва.

– Слыхал, новы княжич у нас объявилси?

– Была справа, – согласился Воислав, – седни поутру на вече Рюрика князем избирати. Супротив никаго не было.

– Я-то не смог притить, – старик закашлялся, – прихворнул малость. Ды нас волхвов усе мене слушають и спрашивають – все сами ведають. Ды и Святомир у Жданы в почете. А вскорости гляди и нова вера наступить. В Суроже кады жил, славны были времена, – вздохнул старый волхв, он устремил свой взгляд куда-то вдаль поверх головы Воислава в сторону реки.

– С князем Буревоем древни земли тада русские вои возвернули от града Корсуни20 до града Корчева 21и град Сурож22 знова от греков отвернули, владения воссталися от моря Варяжского до моря Русского. От полудня до полуночи. От восхода до заката. И венды, што возле готов обитали, коих долго ждали, тады явилися на поддержку. Славяне усе занове сплотилися. Ну, лады, – хотел он было закончить разговор, но взглянув на Воислава и, видя его заинтересованность, вернулся к прежней теме. – Дык тады и посадил воев сваих Буревой на ладьи и, повел на Цареград, две сотни ладей шло, а то и боле. Ты малой ишо тады в походе был.

Воспоминания перенесли старого волхва вместе с автором этой книги ко времени прежних побед.

…Молодой византийский император Михаил III в то время стал полновластным хозяином империи. Три года прошло, как он по совету родного дяди Варды заточил регентшу – свою собственную мать, своенравную и властолюбивую Феодору в монастырь. Сам Михаил вот уже несколько месяцев находился с основным войском для усмирения сарацинов в Малой Азии. Из воспоминаний о Феодоре он больше помнил не материнские ласки, а ненавистного ему логофета Феоктиста – хитрого и ловкого приближенного, от её и его имени управлявшего гражданскими делами империи и проявлявшего полное невнимание к нему. Однажды он внял совету все того же дяди Варды и с помощью наемного убийцы навеки убрал его из своей жизни. Теперь Михаил мог отыграться за прошлый недостаток власти, а более всего за недостаток материнской любви.

Его ближайший собутыльник и соратник Имерия Грила – худой с длинным крючковатым носом в привычной для себя роли шута возглавлял многочисленную свиту императора, обряженную в монашеские одежды и бродившую в поисках развлечений по прибрежному городку, где остановилось на ночлег войско. Сам Имерия накануне вечером, когда вся свита гуляла, сидя за столом и осушала бокалы с вином, отличился тем, что поднялся над столом и, испуская газы из заднего места, затушил сразу несколько свеч. Восхищённый император пожаловал ему за это сто литр23 золотом. И вот с раннего утра хмельная ватага, воодушевлённая новым развлечением, причащала всех без разбору из горшка, наполненного доверху перцем и горчицей. Михаил в длинной черной сутане подносил каждому встреченному на пути человеку ложечку жгучих приправ. Путник, видя перед собою угощавшего его императора, с готовностью принимал из его рук, называемое Имерией святое причастие. После того как человек начинал кривиться от жгучей боли, свита громко и дружно гоготала.