Из варяг в греки

«Славяне и анты сходны по образу жизни любови к свободе; их никоим образом нельзя склонить к рабству или подчинению тем паче в своей стране. Они многочисленны, выносливы, легко переносят жар, холод, дождь, наготу. У каждого два небольших копья, есть и щиты, прочные, но большие. Они пользуют деревянные луки и стрелы, омоченные ядом. До захвата добычи не жадные. Пленных своих они у себя вечно не держат в рабстве, как прочие племена, а лишь только время определенное. Целомудрие женщин оных превышает всякую природу, многия смерть мужа почитают своею и добровольно удушают себя. Победу над ними можно приобрести, пользуя раздоры между ними. Грабежи их поселений надо производить, разбивая войско на две части одна грабит, вторая охрану несет…».

На этом Фотий прикрыл вторую книгу, не дочитав до конца ни одну, ни вторую и поспешил на крепостные стены, чтобы воочию разглядеть пришельцев. Прочитанное внезапно натолкнуло его на мысль, что если удастся спасти себя и царствие и все на этот раз обойдется, непременно нужно будет переманить славян под свою руку.

У невысоких со стороны бухты крепостных стен прохаживались рослые большей частью светловолосые воины с открытыми лицами. Греческие лучники, боясь разозлить незваных гостей, придерживали стрелы в колчанах. Впрочем, в руках у славян были щиты, и они могли ими легко укрыться и, быстрее чем ожидалось пойти на штурм. Многие русы в отличие от тех, что описывались в записках, были одеты в хитоны и вооружены мечами, а на некоторых были даже металлические доспехи.

«Видно так скоро время меняет людей», – про себя думал патриарх Фотий.

Казалось, совсем недавно несколько судов империи с войском высадились у Корсуни и привели под свою руку многие города славян, основательно перед этим разграбив. Но вот пришел и неожиданный ответ оттуда.

Осада продлилась около месяца. Высланное императором войско было предупредительно встречено другой частью русов и спешно ретировалось. Стратиг Петрон напасть не решился и, отдалившись на безопасное для себя расстояние, послал к императору гонца за подкреплением. Князь русов Буревой, не желая тратить силы и время, а главное жизни своих воинов, посчитав наказание для греков достаточным, посадил соплеменников в ладьи и отплыл к родным берегам.

– Полное поражение нанесли мы тады грекам-ромеям, – продолжил волхв, как бы возвращаясь из прошлого в настоящее, – тута силы нашей испугавшися явилися к нам в Корсунь посланцы от императора константинопольского и патриарха Фотия. Поначалу прятались в домах наших. Штоб мы не проведали, пошто наши письмена вучат оне и, выведывають яким Богам мы славу воздаем и дитей наших хотяши учить. Письмо нашенское и грамоту тайком познавали. Посля них засуха была, и голод великий, чрез то греки ромейские Русь знова топтать зачали. Сюды я перебралси и князь умер наш от ран…, – после короткой паузы он произнёс. – Гляди, и тута они окажутся. Не сами дык чрез веру под императора ихнего деланную, глядишь, и в подданство загонють. Данью обложат. А кады путь нам силою навязывають, то чернобожие исть.

– Гэтаму не бывати, – твердо возразил Воислав.

– Усе предопределено свыше, не многая мы може поменяти. Тверда воля надобна. Дабы на сваём стояти, – возразил ему Ярилко, и переводя разговор в другое русло, он обратился к нему, глядя на его сына, внимательно вслушавшегося в разговор. – У мяне к тябе будеть наказ, – он помолчал немного. – Не отдашь ли мяне в вучение Смешка свагоо. Чай десять годов яму, пора вызнать будуще. Мой-то Лад, тому хоч и пятнадцатый пошел, не пригож для науки Божеской, усе боле к оружью склонность иметь, и звезды супротив таки дороги глаголють. Твой боле подходить для ентаго. Златогором наречен будить коли согласье дашь. Он и сам к Божеским наукам тянитси.

Воислав задумался и спустя время произнес. – Решати мяне, токо и яго след проведати. – Он с высоты своего роста посмотрел на Смешка:

– Што кажишь сынку?

– Соглашуся, отче, – рассудительно ответил мальчик.

– На том и порешим, – подвел итог его словам Воислав.