Из Псковской губернии

— Всеволодъ, да и Всеволодъ — не знаю… Увидаль Всеволодъ Ольгу и помыслилъ на Ольгу; а этотъ князь былъ женатъ. Сталъ тотъ князь говорить Ольг, а Ольга ему на т его на пустыя рчи отвтъ: „Князь! зачерпни рукой справа водицы, изпей!“ Тотъ зачерпнулъ, изпилъ. — „Теперь, говоритъ Ольга, теперь, князь, зачерпни слва, изпей и этой водицы.“ Князь зачерпнулъ и слва водицы, изпилъ. — „Какая же тутъ разнота: та вода и эта вода?“ спрашиваетъ Ольга у князя. — „Никакой тутъ разноты нтъ, говоритъ князь: все одна вода.“ — „Такъ, говоритъ Ольга, что жена твоя, что я, для тебя все равно.“ Князь Воеволодъ зардлся, замолчалъ и отсталъ отъ Ольги. Да и много она князей перевела: котораго загубитъ, котораго посадитъ въ такое мсто — говорятъ теб: гораздъ хитра была. Спустя сколько времени Ольга пошла за князя замужъ, только не за Всеволода, а неизвстно за какова. Тогда много князей было, и всякій своимъ царствомъ правилъ, а вс между собой родня были и вс промежъ себя воевали: хотлось всякому у другова царство его отнять. Пошолъ войною на мужа Ольгинова его двоюродный братъ, да и убилъ его. Убилъ мужа Ольги, да и прислалъ къ ней пословъ мириться: только Ольга которыхъ посадила за столъ обдать, да и приволила ихъ въ волчью яму, что подъ тмъ столомъ вырыта была; а которыхъ зазвала въ баню, а тамъ обложила баню хворостомъ, да и сожгла всхъ, а посл самаго ихъ князя убила, на его царство сла и стала двумя царствами править. Прошло сколько времени, похала Ольга въ Царь-городъ къ тамошнему царю въ гости. Какъ увидалъ ее тамошній царь — „Выходи, говоритъ, за меня замужъ!“ Ну, а Ольг какая неволя была идти замужъ? Сама себ царица! а выйди замужъ: мужъ глава жен. — „Ты, говорить Ольга, православный, а я поганая (она тогда не крестимшись была), такъ мн не приходится за тебя идти.“ — „Ну, такъ крестись,“ говоритъ царь. — „А ты будь моимъ крестнымъ! — Хорошо!“ говорить. Перекрестилась Ольга, приняла крещеную вру. — „Теперь давай внчаться, Ольга,“ говоритъ царь. А Ольга ему:- „Нельзя — ты мой крестный!“ Такъ и провела.

— Грозный царь Иванъ былъ здсь? спросилъ я, когда тотъ, кончивъ разсказъ про Ольгу, замолчалъ.

— Какъ же, былъ, отвчалъ Алёксй едоровичъ: сколько разъ былъ! про два раза-то и я знаю.

— Разскажи пожалуйста, какъ это было.

— Первый разъ царь Грозный прізжалъ: Новогородцы нажаловались. Опсковъ тогда былъ не особая губернія, какъ теперь; а была тогда все одна Новгородская. Царь за какую-то заслугу сдлалъ Опсковъ — губерніею, а Новогородцы послали войско — опять принести Псковичей подъ свою волю. Только Псковичи такого звону задали Новогородцамъ, что т насилу ноги уплели. Видятъ Новогородцы, что сила не беретъ, послали Грозному сказать: „Псковичи, молъ, бунтуютъ.“ — А какой тутъ бунтъ?! Ну цари, разумется, этого не любятъ; Грозный распалился гнвомъ, похалъ къ Опскову; не дохалъ Грозный царь до Опскова за 6 верстъ, становился онъ въ Любятов. Прослышали Псковичи, что Грозный царь пришелъ подъ Опсковъ громить Опсковъ и стоитъ въ Любятов, съ полуночи зазвонили въ колокола къ заутрени: Бога молить, чтобъ Богъ укротилъ сердце царево. Грозный царь тогда былъ заснумши въ Любятов; какъ ударили въ большойколоколъ, царь вздрогулъ и проснулся. — „Что такое? говоритъ:- зачмъ такой звонъ?“ — „Псковичи Бога молятъ, говорятъ ему, чтобъ Богъ твое царское сердце укротилъ.“ Поутру Микола Христоуродливый веллъ всмъ, всякому хозяину, поставить противъ своего дома столикъ, накрыть чистою скатёрткою, положить хлбъ-соль и ждать царя. Попы въ золотыхъ ризахъ, съ крестами, образами, съ зажженными свчами, народъ — общество, посадники, пошли встрчать Грознаго, и встртили у Петровскихъ воротъ. Только показался царь Иванъ Васильевичъ, откуда ни возьмись Микола Христоуродливый, на палочк верхомъ, руку подперъ подъ бокъ, — прямо къ царю. Кричитъ: „Ивашка, Ивашка! шь хлбъ-соль, а не человчью кровь! шь хлбъ — хлбъ-соль, а не человчью кровь! Ивашка, Ивашка!“…. Царь спросилъ про него: — что за человкъ? — „Микола Христоуродливый“, ему сказали; царь — ничего — прохалъ прямо въ соборъ. А Микола Христоуродливый захалъ, все на палочк верхомъ, захалъ впередъ; только царь съ коня, а Микола: „Царь Ивань Васильевичъ! Не побрезгай моими хоромами: зайди ко мн хлба-соли кушать“ — а у него была подъ колокольнею маленькая келейка. Царь пошелъ къ нему въ келью. Микола посадилъ царя, накрылъ столъ, да и положилъ кусокъ сыраго мяса. — „Чмъ ты меня подчуешь! крикнулъ Грозный-царь:- Какъ ты подаешь мясо: теперь постъ (а тогда былъ постъ или пятница — не знаю); да еще сырое! Разв я собака?“ — Ты хуже собаки! крикнулъ на царя Микола Христоуродливый: хуже собаки!.. Собака не станетъ сть живаго человчья мяса, — ты шь! Хуже ты, царь Иванъ Васильевичъ, хуже собаки! Хуже ты, Ивашка, хуже собаки!“ Царь затрепенулся, испугался и ухалъ изъ Опскова ни какого зла не сдламши!

— Другой же разъ когда онъ былъ? спросилъ я Алекся едоровича, когда тотъ кончилъ разсказъ.