Из ниоткуда в никуда. Часть 2

Колю попросила приехать мать Максима, которая больше не могла смотреть на то, что делает с собой ее сын. Он ничего ей не рассказывал и  это пугало ее больше всего. Она уговорила Николая увезти его подальше от дома, в надежде, что смена обстановки приведет Максима в чувство.

В старом родительском доме Николая давно никто не жил. Дом стоял на краю деревни у самого леса. Ключ от замка висел на гвоздике у двери. Других мер безопасности здесь и не требовалось.

После зимы дом немного отсырел и пропах плесенью. Но через пару часов после того, как Николай разжег огромную  русскую печь, которая занимала почти половину дома, в него вернулась жизнь. Запахло душистыми березовыми поленьями,  блинами и пирогами, которые готовили в этой печи несколько поколений ее хозяев.

Максиму показалось, что люди со старых фотографий на стенах тоже проснулись и внимательно смотрят на него, пытаясь понять, что он за человек. Он подошел поближе, чтобы им было лучше видно. Почти все мужчины на старых пожелтевших снимках  были в военной форме. Кто‑то еще в казацких папахах и черкесках, кто‑то в революционных буденовках. На одной фотографии, скорее всего сделанной уже в конце войны, веселый солдат с автоматом и орденом Красной звезды на груди позировал на фоне сгоревшего немецкого танка. А рядом, недавнее фото Николая в парадной форме во время его присяги в воинской части.

– У вас здесь на севере тоже казаки были? – удивился Максим.

– Были, – откликнулся с кухни Николай. – Как репрессированных с Дона и Кубани начали привозить, так и появились. Деда моего с Запорожья сюда привезли. Зимой. Со всей семьей. Только вот доехали не все. И еще меньше здесь выжило… Сейчас немного поедим, и я пойду баню топить – буду из тебя водку выгонять.

Пока Николай это говорил, он пришел с кухни к Максиму и тоже смотрел на фотографии.

– А вот бабушка моя, Евдокия Ивановна. Поморка.

Николай показал на еще молодую красивую женщину с тремя детьми. Двое мальчуганов стояли рядом с ней, из‑под бровей, испугано и с любопытством, глядя на фотографа. Еще одного она держала на руках. Максим обратил внимание на ее пальцы. Даже по ним можно было понять, что жизнь в деревне в те времена не была легкой.

– Ее дед чуть ли не выкрал из соседней деревни. Но это скорее легенда. Она сирота была с двенадцати лет. Вот бы с ней сейчас поговорить… Многое бы рассказала. Да не получится уже… – с тоской в голосе сказал Николай. – Пойдем на кухню. Я там приготовил кое‑что.

На маленькой электрической плитке в глубокой чугунной сковороде жарилась яичница. Хозяин уже порезал хлеб, открыл пару банок рыбных консервов и выложил их на тарелки. На полу закипал настоящий дровяной самовар. Его черная труба в форме буквы «Г» была вставлена в специальное отверстие в печке, куда и уходил дым.

Максим никогда не был в таком доме и сейчас с любопытством осматривался. От печки до стены под потолком был сделан настил из толстых досок. Под ним на длинном узком столе у стены стоял зеленый эмалированный таз, над которым  висел серый умывальник. Чтобы из него потекла вода, надо было снизу надавить на длинный штырек.

Николай с улыбкой смотрел на товарища.

– Я как представлю, что моя мама, мои дядьки, тетки здесь родились и выросли… Вот на тех полатях взрослели… Так иногда до мурашек пробирает. Иной раз хочется все бросить и остаться. Завести корову, овец…

– И что останавливает? Жена? – спросил Максим.

– Да, наверное… А главное, работы здесь нет. Был леспромхоз, только лес вырубили, а новый нескоро вырастет. А больше здесь работать негде. Колхоза нет. Фабрик нет. Ничего нет. Уезжают все отсюда и правильно делают. Неперспективная деревня. Да и дела мои за меня никто не сделает.

После обеда Николай пошел топить баню. Максим сначала хотел ему помочь, но потом вернулся в дом, взял пару старых журналов и лег на диване.

Утром они встали очень рано. Нахлеставшись в бане душистыми березовыми вениками, пропарив все косточки, они спали как убитые. Будто их сон оберегали все бывшие жильцы этого дома.

Вечером они решили, что утром отправятся на рыбалку.

До озера, как сказал Николай, было рукой подать. Они прошли по деревянным мосткам мимо покосившихся заборов через спящую деревню, перешли по бревенчатому мостику небольшой ручей и вышли на узкоколейку, по которой раньше вывозили лес.

Сначала прыгали по шпалам, будто специально расположенных так, чтобы ходить по ним было неудобно. Потом спустились с насыпи и пошли по тропинке, почти незаметной в мягкой недавно появившейся траве.

Километров через пять Николай, который шел первым, свернул в лес и дальше они то поднимались на невысокие холмы, то спускались в сырые лощины. Лес тоже менялся. Иногда это были светлые березовые рощи, но чаще они шли через темные ельники с кучей поваленных деревьев и с вырванными из земли корнями.

– А чьи это какашки вдоль дороги? Я их уже в нескольких местах видел, – на ходу, не останавливаясь, полюбопытствовал  Максим.

– Это миша впереди нас идет. Но ты не бойся. Он сам нас боится. Видишь, медвежья болезнь у него…

– А ты уверен, что он боится?