– Не самая хорошая работа, – благодарно улыбнулся Максим, протягивая рубль.
– Убери. Ты что? Мы же свои. Да и я здесь не из‑за этих подачек стою, – замотал головой бывший милиционер.
– А зачем, если не секрет? Дома скучно?
– Понимаешь, мы с женой поросят держим. А здесь я с кухни за копейки отходы пищевые для них забираю для хозяйства. И нам дома веселее, да и денежка лишней не бывает. Дети же растут, а у них внуки.
– И много здесь отходов? – поинтересовался Максим, чтобы поддержать разговор.
– И здесь, и в соседней столовой – везде полно. Можно целую ферму свиней прокормить. Но кто же нам даст? Это ведь и участок большой нужен, и машина грузовая. А я еле‑еле «Москвич» купил. Вот на прицепе и вожу. Главное, под статью какую‑нибудь не попасть. У нас же могут организовать… Ты же знаешь.
Было видно, что Петровичу нравилось его новое дело. Но всю жизнь проработав в милиции, он прекрасно понимал, что таких предприимчивых как он, государство не особо жалует и в любой момент может принять законы для их искоренения. Может поэтому и не забывал своих бывших коллег.
Вышла Даша. Они поднялись с Максимом наверх и опять столкнулись с Ильей и его приятелем. Катя, официантка, которая обслуживала их днем, твердила ребятам, что свободных мест нет, а те столы в зале, которые были пусты, якобы кем‑то забронированы.
Увидев Максима, она сразу изобразила на лице радушную улыбку и, отвечая Илье, сказала:
– Кем забронированы? Вот ими и забронированы, – она показала Максиму с Дашей на свободный столик. – Проходите, пожалуйста. Я сейчас вам меню принесу.
– Спасибо, Катенька. А можно мы этих двоих к себе за столик возьмем? – спросил Максим. – А то нам вдвоем скучно будет.
– Да, конечно, можно, – Катя оглянулась на Илью с приятелем. – Вот видите, как все хорошо получилось. А вы шумели.
Она не любила людей, изображающих из себя каких‑то американских хиппи: с длинными волосами и в потертых расклешенных джинсах. Катя считала, что настоящий мужчина должен быть коротко и аккуратно пострижен и в ресторан приходить только в костюме и галстуке. К тому же девушка по опыту знала, что мороки с этими длинноволосыми много, а чаевых от них не дождешься.
– Свобода, несвобода. Я не знаю что это такое. Это очень абстрактно, – через полчаса громко утверждал Илья. – Мне главное – иметь возможность рисовать свои картины.
– Ну, не скажи, – не соглашался его друг. – Я три года проучился на философском в МГУ и какая там философия? Философия марксизма‑ленинизма, плюс постоянные комсомольские собрания. Но это бы еще полбеды. Главное, что никто не верит в этот самый марксизм‑ленинизм. Ни преподаватели, ни студенты, ни тем более комсомольские работники. Сплошное вранье. Я туда пришел, чтобы философом стать. А там можно стать только лживым лицемером. Вот я и ушел…
– А куда ты ушел? – поинтересовалась Даша, которая тоже была сильно пьяна.
– Я ушел в сторожа. Сторожу детский садик, чтобы никто его не украл.
– И ты планируешь всю жизнь просидеть там сторожем? А семья? И что будет, если все уйдут в сторожа?
– Это не значит, что все должны дойти до такой степени свободы, – он гордо расправил плечи, чем стал похож на того же комсомольского работника, выступающего на собрании. – Человек слаб, и я не обвиняю его за то, что он, трясясь от страха перед неминуемой смертью, пытается найти хоть какой‑нибудь смысл в своей жизни. Кто‑то собирает марки, кто‑то пытается построить космический корабль… Но все это пустое. Смелые духом люди не занимаются такой ерундой – они или сразу прекращают этот бессмысленный путь, или уходят в вечный алкоголический полет.
Философ с удовольствием выпил, не дожидаясь остальных. Они говорили так громко, что все‑таки прорвавшийся в ресторан возмущавшийся на улице коренастый парень, сидевший сейчас за столиком рядом, не выдержал и вмешался в разговор:
– Я тоже комсомольцев не люблю, – заявил он, почему‑то глядя на Максима. – Этих хиппарей, – он махнул головой в сторону Ильи с философом, – тоже не люблю, но комсомольцев больше.
– А почему не любишь? Девушку они у тебя что ли увели? – прищурив глаза, чтобы лучше разглядеть парня, спросила Даша.
– При чем здесь баба?.. Они нам играть не давали, – парень почему‑то обиделся и презрительно посмотрел на Дашу.
Все уже были сильно пьяными, но он был пьянее всех. Его маленькие злые глазки будто затянуло какой‑то мутной пеленой. Было очевидно, что ему хочется с кем‑нибудь подраться.
– В домино играть не давали? – не обращая внимания на его взгляд, посмеивалась она.
– Почему в домино? – вмешался в разговор приятель коренастого, чтобы не вышло какого‑нибудь конфликта. – Мы в школе свою группу организовали, у себя в Саранске. А завуч запретила нам играть, – пояснил он.
– А комсомольцы-то здесь при чем? – не унималась Даша.
– А потому что это они ей на нас настучали, – выкрикнул пьяный парень.