На пароход, благодаря хлопотамъ господина, которому я общалъ книжку, намъ досталась отдльная каюта: машинистъ намъ троимъ уступилъ свою, и мы помстились самымъ лучшимъ образомъ: могли быть одни, могли ходить и въ общую каюту и на палубу. Должно замтить, что на пароход „Волга“ особыхъ каютъ нтъ для пассажировъ, а только одна общая.
Устроившись въ своей кают, мы вышли на палубу, гд еще никого не было.
— Вы видли капитана парохода? спросилъ я своего спутника, выйдя на палубу.
— Нтъ… не видалъ!…
— Какъ же вы билеты взяли?
— И билетовъ не бралъ…
— Кому-жь вы деньги отдали?
— И денегъ никому не отдавалъ! какъ-то ужь очень зло отвчалъ онъ мн.
— Какъ такъ?
— А такъ!..
Мы замолчали.
— Разв здсь настоящій капитанъ? съ горечью заговорилъ мой спутникъ.
— А какой-же?
— Простой мужикъ!..
— Такъ-что-жь?
— Простой мужикъ, я вамъ говорю!.. Такъ, по-мужицки, въ кафтан и ходитъ.
— А все капитанъ!..
— Да я знать не хочу, что онъ капитанъ! закричалъ мой спутникъ: — знать не хочу!.. простой мужикъ!.. А тоже… капитанъ парохода!.. Знать не хочу!..
— Ежели будете себя вести прилично, то, я думаю, вамъ и не надо знать, кто капитанъ.
— А не прилично?
— Тогда узнайте.
— Какъ узнаю?
— Капитанъ васъ накажетъ.
— Какъ?!.. меня накажетъ?!..
— Васъ.
— Какъ же онъ меня накажетъ? спросилъ, гордо на меня посмотря, мой спутникъ.
— Онъ можетъ васъ связать…
— Меня?
— Васъ или другаго, кто будетъ виноватъ, продолжилъ я:- можетъ за бортъ бросить.
— Какъ?..
— Можетъ связать и бросить, отвчалъ я: — а можетъ и не связывая выбросить за бортъ.
— И ему ничего?
— Ничего.
— Такъ человкъ и пропадетъ? насмшливо спросилъ женя собесдникъ.
— Нтъ, не пропадетъ: капитанъ, пріхавши на берегъ, долженъ будетъ объ этомъ объявить начальству.
— Что-жь онъ объявитъ?
— Какъ, за что и кого наказалъ онъ, капитанъ парохода, отвчалъ я, едва удерживаясь отъ хохота: до того комиченъ былъ мой собесдникъ.
— И только?
— И только.
Мой собесдникъ только руками развелъ, и молча отошелъ отъ меня…
Стали собираться пассажиры, палубные оставались на барж, да и каютные, осмотрвъ мсто, переходили тоже на баржу, а вслдъ за ними и я пошелъ. Палуба баржи выше пароходной, и баржа стала ближе въ берегу, а потому заслоняла его бывшимъ на пароход; видъ на Волгу оставался тотъ же, что и на пароход.
— Родименькій, ныньче подемъ? прошамкалъ старушечій голосъ.
Я оглянулся: передо мною стояла старуха вся въ лохмотьяхъ; одного ребенка она держала за руку, другаго на рукахъ; какого пола были эти дти — по платью ршить было невозможно; на нихъ были намотаны какія-то тряпки, изъ которыхъ выглядывали локти, колнки… Сколько лтъ этой женщин было — я не могу сказать, а думаю, судя по ея дтямъ, съ небольшимъ тридцать, но на видъ было ей далеко за пятьдесятъ.
— Нтъ, матушка, завтра.
— Хоть бы поскоре, Богъ далъ! зашамкала опять молодая старуха.
— Ты куда дешь? спросилъ я.
— Въ-Астрахань, родименькій.
— Откуда?
— Изъ Сибири, родимый.
— Издалека, матушка…
— Мы были сосланы въ эту Сибирь, а теперь, по царской милости, возворотъ намъ пришелъ… и мы семьей думали, думали: и вернуться, и нтъ… вернуться — дорога дальняя, какъ съ малыми ребятишками дотащишься?. А какъ подумаешь, что хоть косточки съ родителями рядышкомъ лягутъ!.. Думали, думали… ну, и вздумали: такъ что Богъ дастъ, а идти на старое мсто. Вотъ и пошли, авось теперь скоро на мст будемъ.
— Все пшкомъ шли?
— Все, родненькій, пшкомъ.
— Теперь на барж подете: хать по вод все легче, чмъ пшкомъ идти.
— И, родненькій! усмхаясь, сказала женщина: — идешь, идешь… и не знаешь, какъ ноги двигаются!.. Не ты ногами ворочаешь, а будто ужь такъ, какъ жернова ходятъ…
— Теперь, Богъ дастъ, скоро на мст будите, сказалъ я ей въ утшеніе.
— Вотъ что я теб, родненькій, скажу, заговорила женщина, обрадованная, что можетъ высказать свои мысли, надъ которыми, какъ она видла, не глумились. Вотъ что я теб, родненькій, скажу: какъ вышли изъ Сибири, съ тамошняго мста, мы думали и не дойдемъ никогда; а такъ попривыкли: пройдемъ двадцать верстъ — хорошо; пройдемъ пять — для насъ все равно… Простоимъ день, — я то ничего!.. А какъ стали къ мсту близиться — то пошло!.. Теперь хоть каждый аршинъ земли… какой аршинъ!… Вершокъ, и тотъ въ счетъ идетъ!.. Все хочется поскорй, все хочется поскорй!.. Богъ знаетъ, что бы далъ, только теперь не стоять!..
— Богъ дастъ, теперь доберетесь скоро до своего мста, утшалъ я женщину.
— Да сердце-то ноетъ!.. сердце-то ноетъ!.. Такъ ноетъ, что и сказать нельзя!..
Сталъ накрапывать дождь, вс каютные пошли въ общую каюту, а вслдъ другими и я съ своими попутчиками въ свою. Намъ подали самоваръ и стали пить чай. Погода разыгрывалась: и дождь и втеръ. Вспомнилъ про сибирское семейство.
— Плохо теперь на палуб, сказалъ я, окончивъ свое чаепитіе.
— Разумется, плохо! проговорилъ одинъ изъ попутчиковъ, который во всю нашу дорогу ни разу ни надъ кмъ не командовалъ.
— Тамъ простыя мужики! ршилъ другой попутчикъ:- они привыкли!
— Кажись, и ты не изъ большихъ господъ! замтилъ ему его товарищъ.
— Надо взять въ каюту одного ребенка, сказалъ я проводникамъ своимъ.
— Это зачмъ?