Из Астраханской губернии

— Дождь идетъ, тамъ холодно… Втеръ сильный, отвчалъ я спросившему попутчику.

— Куда же мы его днемъ?

— Я положу съ собой на одну постель: постель довольно широка.

Мой попутчикъ отъ удивленія ротъ разинулъ: просто ошаллъ!..

— Какъ ни одну постель?

— Чтожь мудренаго?

— Такъ лучше я съ вами лягу на одну постель! ршилъ попутчикъ.

— Это зачмъ? спросилъ я, въ свою очередь озадаченный этимъ предложеніемъ.

— На постели лучше!

— На постели… вдвоемъ?

— Все лучше!

— Да вдь на лавк вамъ постлали постель: одному покойнй, чмъ вдвоемъ.

— Все настоящая постель!

— И у васъ вдь настоящая постель!

— А мужичонка хотли положить съ собой на одну постель?!.. проговорилъ мой попутчикъ, зло посмотрвъ на меня.

— Мужичонку холодно, у мужичонки нтъ постели; а вамъ и тепло и постель есть, и я не вижу никакой надобности намъ ложиться съ вами на одной постел.

— А мужичонку можно!

Я не сталъ говорить больше этому барину о нелпости его предложенія, вышелъ на палубу, предложилъ сибирской семь взять ребенка въ каюту; но ребенокъ расплакался, не хотлъ разставаться съ своими, и я вернулся одинъ.

На другой день мы выхали изъ Царицына около 10-ти часовъ утра: нашъ капитанъ ходилъ въ городъ хлопотать объ выдач ему накладной. Капитанъ парохода былъ человкъ лтъ за сорокъ, чрезвычайно пріятной наружности и очень внимательный ко всмъ пассажирамъ вообще, ни разбирая ни каютныхъ, ни палубныхъ; посл я узналъ, что онъ быхъ крестьянинъ, къ немалому моему удивленію, Владимирской губерніи, Грязовецкаго, кажется, узда. Въ деревн, въ которой онъ родися, по его словамъ, и рки нтъ. Какъ онъ попалъ на пароходъ, сперва, вроятно, рабочимъ, потомъ лоцманомъ, и теперь капитаномъ — для меня по сю пору составляетъ загадку.

— Молись Богу! сказалъ капитанъ парохода, когда все было готово къ отходу.

Я посмотрлъ на публику, собравшуюся изъ каюты, и палубную: одни перекрестились, другіе не обратили вниманія на слова капитана, третьи — отвернулись; рзко видно было, что на пароход былъ не одинъ народъ, а нсколько: кого-кого не было на пароход „Волга“ въ этотъ разъ: русскіе, малороссіяне, козаки, солдаты, армяне, татары, калмыки, греки, жиды, нмцы, грузины…

— Смотри-ко, говорилъ одинъ палубный пассажиръ другому:- армяшки-то какъ пни стоятъ — и рожи не перекрестятъ, погань они этакая!

— На то они армяне, отвчалъ другой, къ которому относился первый палубный.

— Нтъ, ты посмотри на жидовъ, говорилъ третій:- жиды такъ совсмъ отвернулись.

— Т, ужь сказано, жиды!

Погода разгулялась и вс пассажиры изъ каюты толпились кучками на палуб. Я разговорился съ однимъ молодымъ, лтъ 22-23-хъ, купцомъ, грекомъ, и онъ мн сказалъ, что детъ въ Астрахань для закупки икры щучьей и судачей, т.-е., самаго дурнаго качества, которую на мст почти и не употребляютъ.

— Куда же вы возите икру эту? спросилъ я это.

— Она у васъ очень ждетъ и въ Турціи, и въ Греціи… Мы и въ Египетъ икру возимъ.

— Почему же вы возите икру самаго дурнаго качества, только щучью и судачью?

— У насъ эту больше любятъ, отвчалъ онъ: — да она и дешевле; у насъ же народъ не богатый.

— У васъ въ Греціи, въ Турціи и въ Египт есть и богатые люди, разв и т не покупаютъ лучшей икры?

— Никто не покупаетъ: въ нашихъ мстахъ икры лучшихъ сортовъ совсмъ нтъ.

На носовой части палубы расположились козаки, хавшіе въ Астрахань за рыбой. Они подостлали себ войлока, шубы и въ полулежачемъ положеніи разговаривая между собой. Меня всегда поражала козацкая вжливость: козакъ отнесется всегда съ уваженіемъ въ вашему человческому достоинству, потому что онъ сознаетъ свое собственное достоинство, онъ самъ лицо самостоятельное, самъ себ атаманъ; а потому мн странно было видть около солидныхъ козаковъ вертящагося съ шутовскими увертками оборваннаго козака.

Я сидлъ около борта и ко мн на лавку подслъ козакъ-зеленая-шуба.

— Просто противно смотрть! сказалъ онъ съ негодованіемъ, указывая; на оборваннаго козака.

— Да, непріятно, отвчалъ я.

— И какой онъ козакъ?!..

— По платью козакъ.

— По платью-то, онъ старшій урядникъ.

— Стало, козакъ.

— Какой козакъ!.. онъ у того козака нанимается, прибавила зеленая шуба, указывая на одного изъ полулежащихъ козаковъ, около котораго шутъ больше всхъ вертлся. — Пошолъ въ холопья, такъ ужь козачество оставить надо.

Утвердительно сказать я не могу, но судя по тому, что я видлъ, и отъ другихъ слышалъ, донскіе козаки не любятъ наниматься въ работники. У низовыхъ донцевъ я не былъ, да и у верховыхъ мало что видлъ. Но, прозжая на почтовой телег отъ Новохоперска, чрезъ Урюпинскую и Усть-Медвдицкую станицы, на Калачъ, нельзя не замтить зажиточности козаковъ: избами по станицамъ и хуторамъ домовъ назвать нельзя; вс дома опрятны; вс дворы наполнены скирдами. Можетъ быть, это изобиліе всего для домашней жизни отучило козаковъ наниматься въ работники; но въ средней Россіи: въ Орловской, Тамбовской, Рязанской, Воронежской губерніяхъ изъ богатыхъ семействъ молодые люди, безъ которыхъ можно обойтись дома, идутъ въ работники. Я уже не говорю про Ярославскую, Владимірскую губерніи, откуда почти вс поголовно идутъ въ работники.