— Весело тут, у вас, — пробормотал Иван, устремляясь за братьями, оккупировавшими дальний столик в углу зала, как раз под волком с прорубью и щукой, стремившейся клюнуть на хвост. В противоположном углу, под избушкой на курьих ножках, сидел калика-гусляр. Только сейчас царевич заметил, что калика — молодой парень, его возраста. Длинные пшеничные волосы на лбу были перехвачены черным кожаным ремешком. Глаза скрывали пушистые девичьи ресницы, реденькая светлая борода и усы торчали в разные стороны, еще не определившись, как и куда расти. Он что-то тихо тренькал, настраивая инструмент, не обращая никакого внимания на братьев. Перед ним стояла деревянная миска, наполненная останками курочки рябы и большой глиняный бокал.
Едва все уселись за стол, из-за стойки почтительно вышел хозяин. С поклоном остановился перед столом царевичей, почтительно, но, не раболепствуя, осведомился:
— Что будут кушать уважаемые гости?
— Все, что есть, — мгновенно отреагировал Борис.
Оскар подкрутил тонкие усики и скромно добавил:
— Если честно — мы очень голодны.
— Значит, в наличии имеются щи свежие с олениной, суп грибной…
— Щи, — Борис сглотнул слюну, — с олениной. Мясца, если можно побольше.
— Исполним, — Прохор улыбнулся. — Каши: перловая, пшенная, гречневая, с гарнирами…
— Это главное, что на гарнир? — заволновался Борис.
— Утка тушеная, цыпленок табака, заяц в капустном соусе с грибами, отбивные из оленины, дикого вепря…
— Хватит! — оборвал Борис, — нет сил слушать, неси все и много.
— А, главное? — спросил Оскар.
— Что, главное? — не понял Прохор, щупая бороду в области пупа.
— Попить, что предлагаешь?
— Выпить или попить? — хозяин улыбнулся. — Пиво свежее, сам варил.
— Уже пробовали, неплохое, не хуже баварского, — польстил Оскар.
— У меня лучше, — со знанием ответил Прохор. — Есть вина заморские, наливки, медовуха первого сорта, пшеничная.
— Нам графинчик пшеничной и наливочки клюквенной, — Борис вожделенно задвигал кадыком.
— Заморские вина, какие ты имел в виду?
— Португальское — «Осенний букет».
— Неси, — разрешил Оскар.
— Уже несем, — Прохор вернулся за стойку и звучным голосом стал отдавать приказания на кухню.
— Сервис, — вздохнул Оскар, — вот когда я был за границей, там было все совсем по-другому.
— Это как по-другому? — поинтересовался Борис.
— Ну, — Оскар развел руками, — все: обслуживание, девушки молодые, улыбчивые такие, податливые, в фирменных шапочках; пепси-колу разносят, бюргеры, макдональдсы. Здесь же все по старинке — стены серые, люди лапотные, законы гороховые…
— Жратва вкусная, — перебил Борис.
— …менталитет у нас другой, это нас губит и отличает от Запада, — закончил Оскар.
— Менталитет, что это? — спросил Борис.
— Ну, это ментальность такая, признак духовности.
— А я думал, как ментол в западных сигаретках.
— Да, гадость еще та…
— Вот поэтому, Оскар, душа у нашего народа живая, а что живое, то и ранимое; сказочная. А на западе, мешочек у сердца подвешен, с заветными талерами, — вмешался в разговор младший брат.
— Талеры, дурак, это вещь осязаемая, не то, что душа.
— Миром правят не деньги, а любовь, честность и достоинство.
Оскар громко расхохотался:
— Так в твоих сказках написано. Все можно перевести в денежный эквивалент, в разменную, звонкую монету. Все, Ванюша, можно купить и продать.
— И меня?
— И тебя, дурак, задешево.
— Нет, — Иван покачал головой, — ни дорого, ни дешево меня не купишь, а тебя мне жаль, что ты продаться готов.
— Ты лапоть, варежку свою закрой, молод еще старших братьев учить, — повысил голос, задетый, Оскар. Он посмотрел на старшего брата. — Что скажешь?
— Вот и снедь несут, — нетерпеливо ответил Борис. — Вы, братья, не ссорьтесь, это все от пустого желудка, поесть надо. — Он шумно потянул носом, определяя, что принесли в глиняных горшочках.
Прохор снял с подноса горшочки, положил на стол ножи, три хохломские деревянные ложки.
— Кушайте на здоровье, гости дорогие.
— Спасибо, Прохор, а что, в этом кувшинчике? — Борис показал на темный запечатанный кувшин.
— Портвейн.
— Вот сейчас мы и проверим, что это за «Осенний букет», — Оскар профессионально откупорил кувшинчик, налил в кубки темную густую жидкость.
— За хозяина!
— Здрав будь, Прохор!
Кубки звякнули, вино журча, полилось в широко раскрытые рты.
— Спасибо. Пейте и ешьте на здоровье, — Прохор оставил царевичей, жадно накинувшихся на горячие щи.
Прохор подошел к калике.
— Не желаешь чего-нибудь еще отведать? Десерт?
— Нет, спасибо, — смущенно ответил молодец, задумчиво перебирая струны.
— Может, вина желаешь, браги или медовухи?
— Нет, спасибо, я пью воду.
— У вас, странствующих, обет такой?
Молодой парень улыбнулся:
— Не у всех.
— Тогда не откажи в просьбе, попотчуй нас и гостей моих своим пением?
— Отчего же нет, сейчас, только гусли самогудные настрою.
— Спасибо, гость добрый. — Прохор оставил в покое калику, вернулся к себе за стойку, как капитан корабля на свой мостик. Стал деловито протирать бокалы, зорко посматривая из под насупленных бровей, за царевичами.
Двое старших только и успевали, что в рот кидать да наливать. «Меньшой поскромнее будет», — отметил Прохор.