– Ну и как фильма с Китоном поможет нашему делу? – возражала Демьянова. На лице у нее были ссадины, оставшиеся после столкновения с воинственной Зайцевой, углы рта оттянулись книзу. Она явно обрадовалась появлению нового лица и сказала подчеркнуто громко: – Здорово, товарищ Опалин! – после чего крепко, по-мужски, пожала его руку.
– О, Ваня, ты как раз, – объявил Проскурин. – Слушай, повлияй ты на владельца кинопередвижки, а? Кулак, чистый кулак! Не хочет нам помогать с бесплатной фильмой, я, говорит, за деньги работаю…
Кинопередвижкой тогда называли проектор, который возили из деревни в деревню на лошадях и устраивали сеансы там, где еще не было кинотеатров. Фильмы обычно попадались старые, проверенные временем – комедии, мелодрамы с Верой Холодной, титры которых были написаны еще по старой орфографии, так что по-своему Демьянова была права, когда говорила, что кино им ничем не поможет. Проскурин же мыслил иначе: объявление о бесплатном фильме поможет заманить побольше зрителей, которым оратор будет раскрывать глаза на грабительскую сущность отца Даниила.
Гостю не очень понравилось, что его пытались привлечь к решению проблем, которые его не касались, но он не хотел ссоры и потому уклончиво пообещал поговорить с владельцем кинопередвижки.
– Он у Пантелея Никифорова остановился, – сказал Проскурин. – Ты с ним обязательно поговори, а если понадобится, то припугни. Пусть проявит сознательность, мы же не для себя просим…
– А где вы столуетесь? – спросил Опалин, который вообще-то пришел сюда по совсем другому поводу. Он хотел разузнать, можно ли ему наладить свое питание отдельно.
– Да пока нигде, – удрученно ответил Проскурин, глядя на него с высоты своего немалого роста. – Местные комсомольцы подкармливают. Дуня вчера пыталась картошку сварить, чуть избу не спалила.
– Тебе надо, сам и вари, – огрызнулась Демьянова. – Я тебе говорила, что я не кухарка. И не прачка!
Опалин понял, что разговоры об этом, наряду с нежеланием Проскурина расписаться, составляли главный камень преткновения между его собеседниками, и ему стало скучно. Все это попахивало мещанством, и даже хуже того – безнадежной пошлостью, которую он инстинктивно не переносил.
– Слушай, Вань, а это правда, насчет портрета? – спросил у него Проскурин, очевидно, желая сменить тему. – Правда, что он сам собой вернулся на место?
Замявшись, Иван подтвердил, что так оно и есть.
– Боже, как же я хочу в Москву, – неожиданно проговорила Демьянова, и неподдельная тоска зазвенела в ее высоком чистом голосе.
– Не божись, – одернул ее комсомолец.
– Иди ты к черту!
Тут Иван, не дожидаясь продолжения, сбежал и даже не стал прощаться. Но когда он шел по деревне, он встретил Марфу, которая стала расспрашивать, верно ли говорят, что в усадьбе колдуна опять что-то стряслось. Из корзинки, которую Марфа несла с собой, выглядывала утка, и, казалось, она тоже прислушивается к сбивчивым объяснениям Опалина насчет портрета.
Он вернулся в усадьбу недовольный собой и всем светом. Марфа подтвердила, что столоваться ему негде, если, разумеется, он не станет платить втридорога за всякий продукт. Правда, она добавила, что у нее пропасть огурцов, и если он как-нибудь зайдет, она снабдит его ими. Но Иван сомневался, что на одних огурцах сумеет долго протянуть.
В холле было тенисто и прохладно. Он покрутил головой, рассматривая стенгазеты, после чего, сделав над собой некоторое усилие, отправился проведать телескоп. Тот так и стоял в классной комнате, где Опалин оставил его ночью, и казался безобидной принадлежностью учебного процесса. Иван протянул руку, но не смог заставить себя коснуться прибора. Шепотом чертыхнувшись, он отправился искать Ермилову и Киселева. Проходя мимо бывшего кабинета Сергея Ивановича, Опалин не удержался и заглянул внутрь. В следующее мгновение сердце его подпрыгнуло в груди, и он буквально прикипел к месту.
На столе, на котором еще недавно ничего не было, лежала старинная рапира с богато украшенной рукоятью.
Глава 15
Беспокойная ночь
– Что-то наш Чичиков неважно выглядит, – заметил Платон Аркадьевич. Он сидел возле стола, на котором Лидия Константиновна резала овощи для окрошки. Взяв листок петрушки, учитель принялся его жевать.
– Перестаньте называть его Чичиковым, – с укором шепнула учительница.
– Ну не Холмсом же его называть, тем более что он сам против, – хмыкнул Киселев, блеснув глазами. – Ночью зачем-то телескоп таскал. Я уж боялся, он его разбил. Посмотрел – вроде не разбил. Странный он все-таки!
– Зачем ему телескоп? – рассеянно спросила Лидия Константиновна.
– Ну, может, чтобы следить, кто подходит к дому. Да! Тут Зайцева приходила, спрашивала, не купим ли мы кроликов.
– Зачем?
– Как зачем? Выращивать их, а потом есть. Мех, опять же, и размножаются быстро. А с крольчатником я вам помогу.
– Я не смогу убивать кроликов, – пробормотала Лидия Константиновна, передернув плечами. – Я… простите, я даже шею курице свернуть не могла, когда есть было совсем нечего. Нет. Хватит с меня того, что я выращиваю в саду…