Читаем Иван Крылов полностью

Пётр Вяземский в «Старой записной книжке» дал колоритную зарисовку Крылова и Гнедича, соединённых «общим сожительством в доме Императорской Библиотеки». Они были «приятели и друзья», но «во всём быту, как и свойстве дарования их», бросалась в глаза разница. «Крылов был неряха, хомяк. Он мало заботился о внешности своей… Гнедич, испаханный, изрытый оспою, не слепой, как поэт, которого избрал он подлинником себе, а кривой, был усердным данником моды: он всегда одевался по последней картинке. Волоса были завиты, шея повязана платком, которого стало бы на три шеи». Когда Крылов читал свои басни, они «без малейшего напряжения… выливались из уст его, как должны были выливаться из пера его, спроста, сами собою». Гнедич был «несколько чопорен, величав; речь его звучала несколько декламаторски. Он как-то говорил гекзаметрами. Впрочем, это не мешало ему быть иногда забавным рассказчиком и метким на острое слово».

Однако вернёмся к заявленной записи в записной книжке Гнедича, которая некоторым образом касается темы социального устройства и его изменения в понимании Крыловым. Она и впрямь любопытная:

«Есть люди (и таков мой почтенный сосед), которые, не имея понятия о лучшем состоянии общества или правительства, с гордостью утверждают, что иначе и быть не может. Они согласны в том, убеждаясь очевидностями, что существующий порядок соединён с большим злом, но утешают себя мыслию, что другой порядок невозможен…»

Можно предположить, разговоры о «существующем порядке» заходили между соседями не единожды. Крылов, со слов Гнедича, соглашался, что политический режим (то есть методы, приёмы и формы осуществления политических отношений в обществе) России «соединён с большим злом». Иначе говоря, он относился к нему весьма критически, не принимая социальных и нравственных язв. При этом Гнедич утверждал, будто у Крылова нет «понятия о лучшем состоянии общества или правительства». С этим согласиться трудно, потому что у Крылова, несомненно, был желаемый идеал, на котором Крылов основывал свой смех. Слова «не имея понятия о лучшем состоянии общества и правительства», скорее всего, следует понимать как неизвестность, каково это «лучшее состояние общества и правительства», то есть движение вперёд требует понимания, чего именно хочешь достичь и возможных подстерегающих опасностей. Благие пожелания могут обернуться ещё худшей бедой.

Если это крыловское умозаключение принять за мораль басни, имеющую опять же философское толкование, то мысль, несомненно, окажется чрезвычайно актуальной не только для начала XIX столетия.

В слова «другой порядок невозможен» Крылов, по-видимому, вкладывал смысл, что сложившееся социальное устройство – результат исторического развития и насильственное изменение социально-общественных условий – иллюзия, чреватая ещё большим злом.

Напрашивается вывод: к этому времени Крылов уже придерживался эволюционных взглядов на историю.

Склонность его к «средней» точке зрения, спрятанной между двумя «крайностями» – «ленью» и «безумством», проявилась в басне «Водолазы» (1813). Её мораль Крылов формулирует в заключительных строках:

Хотя в ученьи зрим мы многих благ причину,Но дерзкий ум находит в нём пучинуИ свой погибельный конец,Лишь с разницею тоюЧто часто в гибель он других влечёт с собою.

Так как басня не из числа наиболее распространённых среди нынешних читателей, напомню её содержание. Для этого придётся углубиться в историю. Конечно, европейскую. Ту, которая, немало есть уверенных, что так оно и есть, другим наука.

Политический спор, не зря говорят, что в спорах рождается истина, Крылов начинает издалека, без указания времени события:

Какой-то древний царь впал в страшное сомненье:Не более ль вреда, чем пользы, от наук?

Этот вопрос намекал на известный трактат французского просветителя Руссо, который отрицательно оценил влияние искусств и наук на нравы. Царь в басне в раздумье, как ему поступить:

…учёным вон из царства убираться,Или по-прежнему в том царстве оставаться?

Вершитель судеб решил собрать совет. Что ж слышит государь? Одни говорят ему, что «неученье тьма», а наука «к счастию ведёт людей». Другие утверждают:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии