Пётр Вяземский в «Старой записной книжке» дал колоритную зарисовку Крылова и Гнедича, соединённых «общим сожительством в доме Императорской Библиотеки». Они были «приятели и друзья», но «во всём быту, как и свойстве дарования их», бросалась в глаза разница. «Крылов был неряха, хомяк. Он мало заботился о внешности своей… Гнедич, испаханный, изрытый оспою, не слепой, как поэт, которого избрал он подлинником себе, а кривой, был усердным данником моды: он всегда одевался по последней картинке. Волоса были завиты, шея повязана платком, которого стало бы на три шеи». Когда Крылов читал свои басни, они «без малейшего напряжения… выливались из уст его, как должны были выливаться из пера его, спроста, сами собою». Гнедич был «несколько чопорен, величав; речь его звучала несколько декламаторски. Он как-то говорил гекзаметрами. Впрочем, это не мешало ему быть иногда забавным рассказчиком и метким на острое слово».
Однако вернёмся к заявленной записи в записной книжке Гнедича, которая некоторым образом касается темы социального устройства и его изменения в понимании Крыловым. Она и впрямь любопытная:
Можно предположить, разговоры о «существующем порядке» заходили между соседями не единожды. Крылов, со слов Гнедича, соглашался, что политический режим (то есть методы, приёмы и формы осуществления политических отношений в обществе) России «соединён с большим злом». Иначе говоря, он относился к нему весьма критически, не принимая социальных и нравственных язв. При этом Гнедич утверждал, будто у Крылова нет «понятия о лучшем состоянии общества или правительства». С этим согласиться трудно, потому что у Крылова, несомненно, был желаемый идеал, на котором Крылов основывал свой смех. Слова «не имея понятия о лучшем состоянии общества и правительства», скорее всего, следует понимать как неизвестность, каково это «лучшее состояние общества и правительства», то есть движение вперёд требует понимания, чего именно хочешь достичь и возможных подстерегающих опасностей. Благие пожелания могут обернуться ещё худшей бедой.
Если это крыловское умозаключение принять за мораль басни, имеющую опять же философское толкование, то мысль, несомненно, окажется чрезвычайно актуальной не только для начала XIX столетия.
В слова «другой порядок невозможен» Крылов, по-видимому, вкладывал смысл, что сложившееся социальное устройство – результат исторического развития и насильственное изменение социально-общественных условий – иллюзия, чреватая ещё большим злом.
Напрашивается вывод: к этому времени Крылов уже придерживался эволюционных взглядов на историю.
Склонность его к «средней» точке зрения, спрятанной между двумя «крайностями» – «ленью» и «безумством», проявилась в басне «Водолазы» (1813). Её мораль Крылов формулирует в заключительных строках:
Так как басня не из числа наиболее распространённых среди нынешних читателей, напомню её содержание. Для этого придётся углубиться в историю. Конечно, европейскую. Ту, которая, немало есть уверенных, что так оно и есть, другим наука.
Политический спор, не зря говорят, что в спорах рождается истина, Крылов начинает издалека, без указания времени события:
Этот вопрос намекал на известный трактат французского просветителя Руссо, который отрицательно оценил влияние искусств и наук на нравы. Царь в басне в раздумье, как ему поступить:
Вершитель судеб решил собрать совет. Что ж слышит государь? Одни говорят ему, что «неученье тьма», а наука «к счастию ведёт людей». Другие утверждают: