Иван Крылов

«К изучению языков он имел необыкновенную способность. Изучение французского и немецкого языка начато было в детстве, ещё в родительском доме; но первого он не любил, а в последнем усилился чтением. Итальянскому языку научился он в молодости сам собою; английскому уже на 53-м году, читая с одною почтенною дамою, англичанкою. На 50-м году жизни вдруг припала охота прочитать в подлиннике греческих писателей. Об этом завязался разговор; Гнедич возражал, что в 50 лет это трудно и поздно. Крылов утверждал, что никогда не поздно тому, у кого есть твёрдая на то воля, и, не сказавши более ни слова, он начал по ночам читать Библию на греческом языке, сличая с славянским переводом, которого близость делала даже и словари ненужными. Потом купил полное собрание греческих классиков и всех прочёл. Это продолжалось два года, он глубоко изучил древний греческий, и никто не был участником его тайны.

Однажды, сидя в кабинете А. Н. Оленина и говоря с ним об “Илиаде” Гомера, Гнедич сказал, что он затрудняется в уразумении точного смысла одного стиха, развернул поэму и прочёл его. Иван Андреевич подошёл и сказал: я понимаю этот стих вот так, и перевёл его. Гнедич, живший с ним на одной лестнице, вседневно видавшийся с ним, изумился, но почитая это мистификациею проказливого своего соседа, сказал: “Полноте морочить нас, Иван Андреевич, вы случайно затвердили этот стих да и щеголяете им! – И, развернув “Илиаду” наудачу: – Ну вот, извольте-ка перевести”. Крылов, прочитавши и эти стихи Гомера, свободно и верно перевёл их. Тогда уже изумление Гнедича дошло до высочайшей степени; пылкому его воображению представилось, что Крылов изучил греческий язык для того, чтобы содействовать ему в труде его, он упал пред ним на колени, потом бросился на шею, обнимал, целовал его в исступлении пламенной души своей. Впоследствии он настаивал, чтобы Иван Андреевич, ознакомившись с гекзаметром, этим роскошным и великолепным стихом Гомера, принялся бы за перевод “Одиссеи”. Сначала Иван Андреевич сдался на его убеждения и действительно некоторое время занимался этим делом, но впоследствии, видя, что это сопряжено с великим трудом, и, вероятно, не чувствуя особенной охоты к продолжению, он решительно объявил, что не может сладить с гекзаметром. Это огорчило Гнедича, и тем более, что он сомневался в истине этого ответа. Таким образом, прочитавши всё, удовлетворивши своё любопытство и наигравшись, так сказать, этою умною игрушкою, Иван Андреевич не думал более о греческих классиках, которых держал на полу под своею кроватью и которыми наконец Феня, бывшая его служанка, растапливала у него печи».