Иван

— Николай Иванович, — подозвал его Сердюченко, — идите, пожалуйста, сюда.

— Что тут происходит? — спросил Киричек. — Да вот решили самосуд устроить. Вы знаете фамилии каждого, поэтому скажите, есть ли тут сержанты?

— Да, есть, вот стоит сержант Декан.

Майор подошел к нему и уже в тоне приказа сказал: «Товарищ сержант, приказываю уйти в казарму». Сержант подчинился. Так, подходя к каждому, он приказывал им уйти в казарму. Когда все ушли, майор поручил Алексутину вместе с механиком вертолета охранять арестованных и не покидать грузовой отсек до тех пор, пока он сам им не разрешит.

Врачи увели раненого, пилоты ушли в общежитие, а майор Сердюченко и капитан Киричек зашли в казарму. Дежурный собрал оставшихся солдат и сержантов, построил их в две шеренги. Перед Яковом Ивановичем стояла горстка угрюмых и обозленных людей, поэтому окрик или грубый тон разговора только усугубил бы дело. Майор, понимая это, спокойно, насколько мог в данной ситуации, сказал:

— Ребята, я понимаю ваше состояние, у меня дети почти такие как вы, вот у Николая Ивановича сын тоже служит под Ленинградом. Но вы поймите и нас сейчас. За жизнь этих двух бандитов, как и за вашу, отвечаем мы, а поэтому мы не дадим вам по молодости совершить еще одно преступление — ведь тот, кто убьет их, будет осужден за убийство, а мы — как должностные лица, не предотвратившие его. Бандиты будут осуждены тут, и я уверен — к высшей мере, вот тогда я даю вам слово, что добьюсь разрешения, и вы своими руками расстреляете их. А сейчас нам вместе надо подумать, где их содержать, ведь у нас на территории станции гауптвахта не предусмотрена, а они требуют изоляции, да ещё какой!

Строй молчал, но вдруг маленький солдат, стоящий на самом левом фланге, негромко сказал:

— Может, в коридоре, где баня, — там все закрывается и тепло.

Солдаты молчали, а потом сержант Декан сказал: «Лучше места не найти, оттуда не уйдут, там двойные двери, досками обшитые стены».

Так и решили. Майор, облегченно вздохнув, пошел осмотреть баню. Помещение было действительно добротное. Открутили внутренние дверные ручки, чтобы исключить возможность зацепиться за что-нибудь, осмотрели еще раз повнимательнее помещение, принесли два матраца, проверили наружные замки и только потом поместили туда арестованных. Ключи от двух больших замков взял с собой Алексутин, он же и вызвался кормить преступников вместе с поваром, которым и оказался тот маленький солдатик.

Яков Иванович доложил о проделанной работе прокурору гарнизона и решил поговорить с ранеными, а потом хотя бы несколько часов поспать. В санчасти дежурила Мария Семеновна, жена погибшего командира.

— Как дела, Мария Семеновна? — спросил майор, открыв дверь.

Женщина посмотрела на него покрасневшими от слез и недосыпания глазами и с грустью в голосе сказала:

— Какие там дела, еще двое скоро… — и она, не договорив, почти беззвучно заплакала. — Ранение в голову, а нейрохирургов нет, да хотя бы и были — спасти их невозможно. Остальные по-разному.

— Ну а кто-нибудь через день-другой может встать? — с надеждой спросил майор.

— Да вот ваш однофамилец контузией отделался, прямо как в рубашке родился. В него в упор стреляли и не попали, пуля прошла прямо у виска, даже волосы обгорели. Он, видимо, завтра уйдет, но за ним надо будет понаблюдать: в таких случаях могут быть совершенно неожиданные осложнения.

— То есть поговорить ни с кем не удастся, — подытожил майор и хотел уже уйти, но Мария Семеновна остановила его:

— Почему, вот с сержантом Сердюченко и поговорите.

Медсестра подвела майора к кунгу, над дверью которого была небольшая табличка: «Изолятор». Внутри стояли два откидных топчана, на которых и лежали раненые. Одного Яков Иванович узнал сразу — это был раненый со склада ГСМ, а второй лежал лицом к стенке и вроде бы спал.

— Ну как дела? — спросил майор у раненого в ногу солдата.

— Да болит, но уже нормально, — ответил он.

— У него сквозное ранение, кость не задета, так что лежать ему максимум неделю, — сказала Мария Семеновна.

— Как смотришь, солдат, может, я у тебя возьму сразу показания, ты мне расскажешь, как было дело, а я запишу?

— А чего же, могу, — с готовностью ответил боец.

Майор сел возле тумбочки, служившей тут и столом, вытащил чистый лист бумаги и приготовился писать. И какое же было его удивление, когда лежавший к нему спиной сержант повернулся и, удивленно посмотрев в его сторону, сказал:

— Вот это да, сначала голос одинаковый, а потом и лицо!

— Вы о чем это? — не понял майор. — Да отец мой, дядя Витя, и лицом, и голосом на вас похожий.

— Ну, во-первых, если отец, то почему дядя Витя? — спросил Яков Иванович.

— Да он мне не отец, но это длинная история… Вы расспрашиваете, а я полежу, послушаю.

— Так и сделаем, — сказал майор и начал записывать показания солдата.