Юпитер цвета корицы

«Жену!» – кричала Алина на корабле, чуть не колотя себя в грудь. Люди вокруг уважительно шушукались и делали фото, а она торжествовала улыбкой во все зубы. В такие моменты количество зубов Алины будто увеличивалось, она превращалась в многозубое чудовище из старых ужастиков, с двумя, тремя рядами клыков и змеино-безразмерной пастью. Она могла проглотить всех пассажиров на корабле.

Сейчас же уголки губ Алины безвольно опустились, жалкое зрелище не спасал модный цвет «Марсианского заката». Губы тряслись, она прижимала к ним руки, одновременно жестом молитвы и попыткой собрать предательски дрожащий рот в кулак, выдохнуть крик и выбросить его прочь. Вместе со мной, в меня, передать ужас и отвращение моему лицу.

Они все выползли из своих коттеджей, поглядеть, позлорадствовать. Алина вышла вперед и подняла руку с обвиняющим указательным пальцем:

– Я не знаю, кто вы, – и сразу два укола в мое уязвленное эго: «вы» и выставленный палец с заточенным в пику ногтем из эко-акрила, – но прошу вас убраться с нашей лужайки.

Следом вперед выдвинулся её новый Витя, прочистил горло, как всегда делал я, прежде чем принять суровый вид:

– Вы вынуждаете нас обратиться к Контролю. Они прибудут с минуты на минуту.

Оказывается, у меня кривится лицо, когда я серьезен до крайности. Левая щека слегка сползает, в давно забытые времена доктора решили бы, что мне грозит скорый инсульт. Но сейчас нам обоим, двум Викторам на одной лужайке, грозила разве что истерика Алины. Она, кстати, тоже как-то разом обрюзгла, утратила тонкие очертания фигуры, изящность линии подбородка, грацию рук. Она подносила ладони к губам и убирала их по несколько раз в полминуты, и вдруг тоже стала похожа на старинную, но дешевую игрушку: копилку-обезьянку, забивающую себе рот монетами. Вместо монет Алина запихивалась криками. Гасила их прежде, чем они вырвутся и достигнут ушей любопытных соседей.

Эта музыка понравилась бы им даже больше, чем песня Юпитера. Я поглядел на небо. Пенная планета нависла над нами.

– Ничего это не кофе, это кружка с пивом, – сказал я. И Алина завизжала.

Её Витя, видимо, не знал о нашем навязчивом сравнении. Но выгнали из рая все-таки меня.

***

Спутник всегда смотрел на Юпитер одним боком. Рядом с ним над Каллисто крутились соперники – Ио, Ганимед, где терраформирование произошло лет пять назад, и Европа, технологическая база. И другие, Юпитер собрал знатную свиту.

На Ио и Ганимеде поселки вытеснила настоящая цивилизация – небоскребы, с зелеными террасами, и многоярусные автострады. Удивительно, что мы воссоздавали на покоренных планетах не современность, а ретро, от которого все плевались и к которому стремились вернуться. Вот и здесь, поселок напоминал скучнейшие шестидесятые годы двадцатого столетия, и дышал пылью, которую Каллисто никогда не знала.

Я выковырял из Сети все, что мог о Каллисто и её космомифологии. Все на ней не сочеталось, на этой Каллисто. Ради неё бог-громовержец принял женский облик, а она походила на оспенного больного. Она хранила героические названия скандинавов, но получила цветочки на клумбах и платьях первых поселенок. И Рай вместо великого чертога.

И все же она меня удивила. Как и положено женщине. Она дала мне Кэт.

Я уснул в беседке, с бокалом в руке. Алина уползла с новоиспеченной подругой выписывать с Земли последние изыски моды. Они получали заказы моментально, буквально из медной трубы, и считали, не затерялся ли в телепорте какой-нибудь особо важный пакет. Потом меряли. Учитывая финансовые возможности прибывших на Каллисто, примерять они могли весь день. И слушать восхищенные вздохи соседок: Алина нашла себе подругу под стать, тонкую и звонкую, такую, чтобы возбудить уснувший дух самого Юпитера.

Я же ничего не делал. Я пил и мечтал о возвращении к работе: на Землю, на Меркурий, к черту на рога, подальше от чашки кофе с корицей над головой. Во сне я возводил щит на экваторе Меркурия и после бежал в Зону Отдыха в теплые объятия Кэт. Она положила одну нежную руку мне на грудь, другую на бедро и дышала в ухо, укрыв каштановыми волосами мои уставшие глаза от искусственного солнца райского поселка. Сквозь пряди я видел переплетение стенок беседки, ромбики лужайки и крыльца, и кудри Кэт казались мне виноградной лозой, а сам я превращался в героя томных древнегреческих легенд. И мне было хорошо. Но сон не мог длиться бесконечно, поэтому я встал, осторожно выбравшись из лозы, поднялся и потянулся. А Кэт встала вслед за мной.

– Мы могли бы еще полежать. Время есть, – поманила она обнаженным плечом.

И я чуть не убежал прочь. Потому что в баре мне явился призрак, а сейчас она стояла напротив живая, ощутимая, да что там, манящая.