Юная Спасительница (СИ)

— Принес ужин, как вы и просили, сэр.

Ничего не произносит. Подносит руки к лицу, сплетает пальцы, как вдруг смеется. Знающий, каким иногда Ниган бывает непредсказуемым, Спаситель на автомате делает шаг назад. И честно, по его необдуманной, но шустрой реакции создается впечатление, что в Святилище есть курсы для тренировки мгновенной реакции самозащиты.

— Черт побери! Совершенно забыл о семейном ужине. Представляешь? — вскидывает бровями при виде меня и через смех командует Джо идти дальше по своим делам.

— Я не голодна, — при слове «семейный» всплывают образы отца, меня и… биты. От последнего ежусь и скручиваю уголок куртки в некое подобие рулона, представляя его бумагой.

— На деле не очень-то вежливо в наши дни отказываться от щедрого предложения.

Помалкиваю, и хоть мысленно я бы предпочла сон, в наши дни нормальная пища — раритет. Отречься от шанса насытиться чересчур глупо.

— Идем за стол.

С запалом сервирует стол, раскладывает столовые приборы и ухмыляется. Люсиль занимает особое место, приравниваясь к живому человеку, — в плетеном кресле с разложенными у порции вилками и салфетками. Трудно сказать, правда ли отец свихнулся или ему делать нечего, как изображать безумца, который сохнет по бите. Однако, по правде говоря, своеобразность его образа придает харизмы.

Молчание затягивается, и отец это понимает.

— Ты не должна меня бояться.

Расплываюсь в довольной улыбке.

— Я не боюсь, — холодно отрезаю, наклоняю корпус и стискиваю зубы, не переставая лыбиться. — То, что я не голодна, не значит, что я боюсь тебя, — залпом добавляю, но желудок не согласен с вердиктом и предательски урчит.

— Пафосная ты сволочь, — ерошит мои волосы и грегочет, ставя перед собой миску с любимыми спагетти.

— Что ты собираешься делать с Александрией? — интересуюсь, зыркая на тянущиеся, словно лианы, длинные неяркие шторы.

Тянет носом и шепчет:

— А ты ожидаешь чего-то величественнее? — вновь сопит, откашливается и подводится к окну. Перекличка работающих Спасителей продолжает лунать, но с каждым гулом отдаляется сильнее. Они что-то тянут. Тянут в направлении склада.

— Так не может продолжаться вечно. В какой-то момент они наберутся решительности для перемен, и тогда повстания не избежать.

Шурша брюками, подходит и бесцеремонно берет за подбородок, вертит мою голову влево, вправо; некое нарастание вызывает вспышку злости от небрежного обращения. Отец выглядит не так и молодо, но бодрость и резкость движений, вопиющих об их осознанности, наталкивают на мысль, что ему не больше двадцати. Внешне ему также сложно дать больше сорока: густые черные волосы, уложенные практически недоступным гелем; кожа цвета топленого молока, на которой вырисовываются не так уж и много возрастных морщин. Охватывает внезапный стыд за саднящие раны, неухоженные ногти и впервые за долгое время чистые волосы, ниспадающие даже не каскадом спутанных локонов, а не расчесанными сосульками, на шершавую кожу плеч и выступающих ключиц.

— Им не хватит стали сама знаешь где, чтобы противиться моим людям, — кривит тонкие, но гордые губы. — Несомненно, им это надоест, но кто, будучи в своем уме, пойдет против большого и крутого меня?

— Не знаю, — спокойно и как-то неуважительно отвечаю, и уже через секунду захожусь в надменном хохоте. — Твоя самоуверенность тебя погубит. Ты же это понимаешь, так ведь?

Изучающе смеряет меня, но так же неожиданно отворачивается и демонстративно прикидывается увлеченным в работе Спасителей, что усердно перетаскивают кипы вещей александрийцев. Он будто задумался на миг, и даже его легендарная улыбка неискренна и фальшива.

Разливает по бокалам слегка пенящееся красное вино и отпивает совсем немного.

— Чтоб тебя, Челл. Используешь мои слова против меня!

Поднимаю фиал и делаю глоток, про себя отмечая кислое послевкусие. Голова вдруг тяжелеет, подступает проклятая сонливость. Не покидает чувство, что если бы не эта выходка и то, что папа забрал долю сегодня, завтра бы пострадали люди. Да и вообще такое ощущение, что каждый раз, когда папа появляется в Александрии, без жертв не обходится; а на этот раз их не было. И еще пуще разрастаются тревожность и буянящий страх перед встречей с Мусорщиками. И хоть со мной будет куча Спасителей, которые превзойдут количеством и экипировкой вторых, жажда показать себя с лучшей стороны вынуждает кусать локти и рвать на себе волосы.

— Эти скоты не откроют стрельбу, если вы будете настроены дружелюбно, — поднимает голову, отрываясь от алкоголя. — Спасители организованные и опытные, в особенности Саймон. Они вряд ли смогут начудить. С характерной превентивностью скажу: не провоцируй никого. Следи за языком и делай то, что умеешь лучше всего — стой на своем до последнего.

***

Будто из-под воды доносятся звуки боя. Периферией зрения улавливаю парящие в безоблачном небе черные точки, что выписывают круги. Солнце беспощадно жарит, образуются многочисленные испарины на лбу, шее, ложбинках.

Прячась за кучами хлама и металлолома, изредка высовываются Спасители, поражая точностью стрельбы неосторожных Мусорщиков.