— Понимаю, группенфюрер,— сказал Геббельс, когда Пфеффер-Вильденбрух доложил, что Будапешт окружен русскими.— Фюрер имел в виду такой вариант развития событий.
— Русские могут начать штурм в любую минуту!
— И что же? — усмехнулся на другом конце провода Геббельс.— Вы их боитесь, группенфюрер?
— Исходя из обстановки, бои примут затяжной характер. Будапешт подвергнется сильным разрушениям...
— Вас беспокоит только это? — голос Геббельса мгновенно похолодел и стал жестким.— Прошу запомнить, группенфюрер: одна Вена для нас дороже десятка Будапештов! Вы обязаны оборонять даже развалины Будапешта! Для нас важна линия Дуная, и ваш долг — удерживать ее, если даже от Будапешта ничего не останется!
17
Морозило. В лунном свете снег на крышах окраинных домиков Буды казался искристо-синим. Кое-где в окнах поблескивали уцелевшие стекла.
Передний край молчал. Только изредка взмывали над ничьей землей осветительные ракеты, да где-то справа, видно, у развилки дорог, короткими, в пять-шесть патронов, очередями постреливал станковый пулемет.
Талащенко присел в окопе на корточки, потер ладонью замерзшее ухо, развернул карту:
— Посвети-ка!
Бельский тоже присел и включил фонарик, прикрыв его полой полушубка.
— Ну, точно! — вглядевшись в карту, сказал командир батальона.— Будаерш — справа, Келенфельд — слева. А вот развилка. Значит, пойдут здесь.
В тылу роты опять заговорила мощная звуковещательная станция (спецмашина пришла еще в сумерках). Чужой металлический голос внятно и медленно читал что-то на венгерском языке...
— Я сейчас все-таки уточню.— Бельский выключил фонарик.— Будут еще раз передавать по-немецки, и я уточню.
Оба выпрямились, повернулись на звеневший над передовой, многократно усиленный человеческий голос.
— Молчат немцы,— зло усмехнулся Талащенко.— Слушают.
— Будет ли толк?
Голос затих, и после короткой паузы другой голос заговорил по-немецки. Бельский слушал, не двигаясь.
— Точно,— сказал он, когда передача закончилась.— Толбухин и Малиновский предъявили немцам ультиматум — сдаться и сложить оружие. Ультиматум вручат наши парламентеры. Завтра утром.
В третьем часу ночи комбата разбудил начальник связи.
— Шифровка, товарищ гвардии майор!
— Давай,— зевнул Талащенко.
Снаружи по-прежнему постреливали, и по-прежнему на всю мощь работала звуковещательная установка.
Шифровка, переданная от имени командира бригады Кравчуком, предписывала Талащенко ровно в одиннадцать ноль-ноль прекратить на участке батальона всякий огонь.