Юго-запад

Парламентеров, которым надлежало доставить этот документ немцам на правом берегу Дуная, было двое: капитан и старший лейтенант. Примерно в полукилометре от переднего края они вышли из машины, развернули большой белый флаг и, миновав окопы боевого охранения батальона гвардии майора Талащенко, двинулись на север по изрытой минами и снарядами дороге. На фоне снежного поля резко выделялись их темные фигуры в новых шинелях.

Сотни пар глаз и с той и с другой стороны смотрели на этих двух офицеров. Они шли ровным, спокойным шагом. Белый флаг, развеваемый ветром, трепетал над их головами.

На окраине Буды парламентеров встретили немцы, сухо извинившись, завязали глаза, потом посадили в машину и повезли.

Через полчаса машина остановилась. Парламентерам предложили выйти и долго куда-то вели. Сначала по улице, потом по большому гулкому зданию и по спускавшимся вниз каменным лестницам.

Принявший их генерал сидел за письменным столом в большой квадратной комнате с голыми стенами и без окон. Справа и слева от стола и позади генерала толпилось с десяток офицеров.

— Я слушаю вас,— генерал поднял голову, прищурившись, поглядел прямо перед собой.— У меня мало времени.

— С кем имеем честь говорить? — перевел старший лейтенант вопрос капитана.

Генерал чуть заметно усмехнулся:

— У русских так плохо работает разведка? Объясните им, Ульрих.

Майор, стоявший ближе всех к столу, с расстановкой проговорил:

— Вас принимает начальник обороны Будапешта группенфюрер СС, что соответствует званию генерал-лейтенанта, Карл Пфеффер фон Вильденбрух.

Советское командование,— начал капитан,— уполномочило меня вручить вам ультиматум следующего содержания.

Он достал из планшета сложенный вдвое листок и хотел было положить его на стол. Ульрих фон Дамерау опередил его, выхватил листок и подал Вильденбруху.

— Ультиматум? — не взглянув на бумагу, генерал встал.— Фюрер и командование германской армии предписали мне не принимать никаких ультиматумов. Мы будем защищать Будапешт до последнего солдата. Ульрих, проводите господ русских офицеров.

Вильденбрух надменно поклонился советским парламентерам и, когда они вышли, снова сел, поднял телефонную трубку:

— Ширмайстер? Я отправил их обратно. Обеспечьте выполнение моего приказа. Что? Какие еще объяснения! Ну хорошо, скажите, что это переодетые немецкие солдаты... Бывшие немецкие солдаты, добровольно сдавшиеся врагу и предавшие фюрера. Они должны быть наказаны... Разумеется, мы могли бы оставить этих... господ здесь, допросить и потом... Но так, как решил я, будет лучше. Мы должны показать свою твердость и готовность сражаться, и поэтому их надлежит расстрелять на глазах у русских войск. Выполняйте!

Полчаса спустя постучали в кабинет командира первого венгерского корпуса генерал-полковника Хинди. Это звание «повелитель и вождь нации» Ференц Салаши пожаловав ему к рождеству.

Вошел генерал-лейтенант Бильницер, командующий штурмовой артиллерией.

— Что случилось, генерал? — позевывая, спросил Хинди.— Садитесь.

— Вам известно об ультиматуме русских?

— Разумеется...

— Я считаю, что каждый, кому действительно дорога Венгрия, дорог наш Будапешт, должен принять этот ультиматум.

— Извините, генерал, но вы сошли с ума! — Хинди медленно поднялся и горестно покачал головой.— Вы же присягали!..

— Я присягал Миклошу Хорти, а не этому...— не договорив, Бильницер достал из кожаной папки лист бумаги, исписанный четким прямым почерком.— Вот мой официальный рапорт. Надо спасти Будапешт! Русские пушки и бомбы погубят его!.. Они вынужденно погубят нашу национальную гордость!..

— Не надо громких слов, генерал. Успокойтесь! Мы связаны договором.

— С кем? С мертвецами! С мертвецами, которые хотят уволочь нас с собой в могилу?!. Когда я получу ответ?

— Никогда!

Хинди взял рапорт Бильпицера, аккуратно разорвал его на четыре части, бросил в пепельницу, поднес спичку.

— Советую в будущем воздерживаться от выражения подобных мыслей на бумаге. Такие вещи интересуют гестапо. И если оно не церемонилось с самим регентом, то... Вы понимаете? И потом, потерять Будапешт — это еще не значит потерять Венгрию!..

Весь батальон ждал возвращения парламентеров. Никандров, час назад приехавший с батальонной кухней и теперь стоявший в траншее рядом с Авдошиным, молча разглаживал свои огненные усы и поминутно поглядывал на развороченное снарядами, грязно-белое поле перед окопами. Потом сказал:

— Не согласятся, сволочи!

— Не стоило б и посылать,— кивнул Авдошин.— С такими один разговор — кулаком в зубы!

— Точно! — отозвался Приходько.— Бить их надо безо всякой дипломатии!

— Город-то, говорят, больно красивый,— обернулся к нему Никандров.— Ведь жалко. Наши «катюши» да «илюши» изуродуют его, как бог черепаху. И ребятишек с бабами там, видать, битком набито...

— Факт, набито.— Авдошин достал из кармана газету, оторвал клочок на самокрутку, вынул кисет, ярко-голубой, с большими розовыми цветами.

Старшина потянулся посмотреть,

— Варвара, что ль, прислала?