Юдифь и олигофрен

«Как нам хорошо живется, Маша,
на обед картошка и компот,
а на ужин гречневая каша
плюс уколы в зад или в перед

Помогает лихо терапия,
зазубрил дословно назубок,
Что я не бунтарь и не мессия,
а помог электро-тро-тро-шок

А врачи у нас такие, что не худо
называть их честью города.
Стала чище, праздничней посуда,
появилась теплая вода.

Пустяки, а все ж приятно глазу,
все в заботах — непомерный труд
Пусть у нас не все свершится сразу, —
мы поймем, и нас тогда поймут

А вчера сказали — на поправку
дело движется, и скоро я домой
попаду, как только справят справку,
с обновленной чистой головой.

Но в пылу восторгов и полемик
я забыл про грозный пьедестал:
Медный всадник — местный академик —
дядя Павлов, — я о нем писал».

— Ну, ты даешь, — удивился я, — с такими мыслями, действительно, нужно выписываться.

— У меня последнее письмо грустное, — начал оправдываться поэт, но замолчал, заметив вошедшего в туалет уголовника.

— Где ты был? — спросил он. — Я тебя искал по всему отделению. Какие у тебя проблемы?

— Провалы в памяти. А у тебя?

— У меня только одна проблема: надоело сидеть в тюрьме.

— Скорее всего, ты ошибся, — сказал я, — они могут держать тебя сколько захотят.

— Я могу уйти, когда захочу, — сказал он, улыбаясь.

— Врешь, — не поверил я.

— Пойдем, покажу, — кивнул головой уголовник и, подойдя к двери, легко открыл ее металлической расческой.

— Спасибо, — сказал я, — пойду погуляю.

— Ты серьезно? — удивился он. — Если они тебя поймают, то будут до смерти колоть сульфой! Только не говори, что я открыл.

Я вернулся в административный корпус, где долгое время блуждал в поисках кабинета Марка. Устав от бесплодных скитаний, я прилег на стоящий в коридоре диванчик и уснул, несмотря на электрический свет. Мне приснился Кривой, чье лицо едва просматривалось под невероятно длинными, немытыми, покрытыми перхотью патлами и густой бородой, заканчивающейся чуть ли не под глазами.

Когда мы сидели и разговаривали о французских сюрреалистах, в камеру вошли два дюжих санитара. Один из них выбил ногой единственный стул, на котором я сидел. Другой схватил Кривого и привязал его зелеными ремнями к стулу. Они достали электрические машинки, издававшие громкое жужжание, и стали его стричь. Бедняга издавал громкие вопли, ибо палачи в белых халатах вырывали целые клоки волос, быстро и ловко делая свою работу. Когда стрижка закончилась, то оказалось, что под плотным волосяным покровом скрывался не Кривой, а мой близнец. Он встал и беспрепятственно вышел из камеры, а я остался, отчетливо осознавая, что на мне висит пожизненный срок за убийство. Меня разбудил Марк, вид у него был весьма недовольный.

— Куда ты ходил ночью? — строго спросил он.

— Гулять, — ответил я спросонок.

— А ключи зачем брал?

— Отвали! — разозлился я, почувствовав головную боль.

— Дай хоть в туалет сходить.

— Ладно, — неожиданно легко согласился он, — пошли завтракать.

— Почему Кривой сидит у тебя? — поинтересовался я, когда мы выпили кофе с коньяком, съели несколько галет и с удовольствием затянулись первой сигаретой.

— Он загрыз напарника по камере.

— Не понял?!

— Набросился на одного парня и загрыз насмерть.

— Разве это возможно? — потерянно спросил я.

— Сейчас все возможно, — усмехнулся Марк. — Пойдем, поговорим с твоим невинно осужденным.

Мы вышли во двор и пошли к стоящему особняком двухэтажному корпусу. Солнце еще не успело прогреть свежий утренний воздух, и он с шумом и присвистом врывался в прокуренные легкие, заставляя дышать глубоко и увлеченно. Птицы, освоившие местные деревья, переговаривались звонкими пронзительными голосами. Я почувствовал некоторый заряд бодрости, который вскоре улетучился, как только мы вошли в здание, где душная атмосфера сразу напомнила о похмелье.

Корпус, судя по внешнему виду, был новым, но внутри пахло затхлостью. На втором этаже находились лаборатории, процедурные комнаты и кабинеты врачей. На первом этаже — многочисленная охрана, а в подвале — особо опасные преступники, проходящие психиатрическую экспертизу.

— В хорошее место ты меня привел, — сказал я приятелю, услышав его объяснения.

— Ты же сам хотел поговорить с Кривым.

— Разве? — удивился я.

— Опять амнезия? — улыбнулся Марк. — Хочешь еще кофе?

— Давай, — согласился я, обдумывая события последних суток, пробегающих в памяти смутной вереницей образов.

— Здорово мы вчера погуляли?