Итоги

– Хотя эти деревья лучше всего чувствуют себя в тропиках, – ответило Гипероблако, – сейчас их можно встретить почти во всех регионах мира. Люди ценят их за пурпурные цветы.

– Понятно, – продолжал задавать вопросы Грейсон, – но не могло бы ты перечислить, скажем, четыре места, где они растут?

– Конечно, Грейсон, – отозвалось Гипероблако. – Деревья джакаранда растут в Западной Мерике, на Панамском перешейке, в Нижних Гималаях и даже в ботанических садах Британнии.

Пока Грейсон слушал, Джерико испытывающим взглядом всматривался в его лицо, после чего спросил:

– Ну? И что сказало Гипероблако?

– Шах и мат! – ответил Грейсон, и лицо его расплылось в глупейшей улыбке.

– Мы будем искать город в Британнии, который расположен от моря на максимальном расстоянии, – сказал Грейсон Анастасии. – Именно там мы найдем Жнеца Алигьери.

– Вы уверены?

– Абсолютно, – сказал Грейсон. – То есть вероятность этого весьма высока.

И еще раз поправил себя:

– Надеюсь, что он там.

Анастасия подумала, после чего вновь посмотрела на Грейсона.

– Вы сказали «мы».

Грейсон кивнул:

– Я еду с вами.

Это было самое спонтанное из решений, принятых Грейсоном за все годы его жизни. И он почувствовал, что это решение – правильное. Оно подарит ему свободу.

– Грейсон, – покачала головой Анастасия, – я не думаю, что это хорошая идея.

Но его было уже не остановить.

– Я – Набат, – сказал он, – а Набат делает то, что хочет. И, кроме того, я хочу быть там, где Жнец Анастасия изменит мир к лучшему.

Гипероблако молчало. Оно никак не повлияло на решение, принятое Грейсоном, не сказало, правильно ли он поступает или нет. Может быть, оно отстранилось от разговора потому, что в деле был замешан жнец? И только потом, когда Грейсон остался один, Гипероблако заговорило. Но не о планах поездки в Британнию, а почему-то совсем об иных вещах.

– Когда ты говорил с капитаном, я почувствовало изменения в твоем физиологическом состоянии, – сказало Гипероблако.

– Какое тебе до этого дело? – грубовато спросил Грейсон.

– Это было просто наблюдение, – спокойно ответило Гипероблако.

– Ты столько лет изучаешь человека! Неужели ты не понимаешь, где находится граница моей личной сферы?

– Отлично понимаю, – отозвалось Гипероблако. – Но я также понимаю, когда эту границу пытаются пересечь другие.

Как всегда, Гипероблако было право, и это, как всегда, разозлило Грейсона. Но ему нужно было поговорить о том, что произошло, а кроме Гипероблака, говорить было не с кем.

– Мне кажется, она произвела на тебя немалое впечатление, – сказало Гипероблако.

– «Она»? А это не слишком? Почему это ты говоришь о Джерико – «она»?

– Есть основания. Небо над пещерой ясное и полно звезд.

И Гипероблако объяснило, что Джерико думает о гендерных характеристиках человека – феномене изменчивом, как ветер, и эфемерном, как облака.

– Весьма… поэтично, – протянул Грейсон. – Но непрактично.

– Да кто мы такие, чтобы судить о таких вещах? – возмутилось Гипероблако. – И к тому же человеческое сердце вообще не отличается практицизмом.

– А вот это уже попытка суждения, – усмехнулся Грейсон.

– А вот и нет, – парировало Гипероблако. – Как бы я хотело быть непрактичным! Это роскошь, которую я себе позволить не могу. Но это добавило бы… осязаемости моему существованию.

И только потом, когда Грейсон, сняв наушники, уже лежал в постели, он понял, почему разговор с Джерико Соберанисом одновременно и взволновал его, и обеспокоил.

Привет, Грейсон! – сказал Джерико. Ничего странного в этих словах не было. Кроме того, что они отозвались где-то очень глубоко. Это были те же слова, произнесенные тем же тоном, что и тогда, когда с ним вновь, после долгого перерыва, заговорило Гипероблако.