Сбор труппы объявляется закрытым. Человеческий поток устремился на волю, обтекая со всех сторон журналистский «островок», превращаясь у выхода в небольшой водоворот. Сумеет ли Урин загнать эту бурную реку в прямое русло своей директорской воли? Сезон покажет…
Тотальный диктат / Искусство и культура / Exclusive
Тотальный диктат
/ Искусство и культура/ Exclusive
Дина Рубина: «Надо признаться: человеку свойственна ксенофобия. И в этом смысле я безнадежный пессимист...»
Более двадцати лет живущая в Израиле, но, как и прежде, пишущая, а главное — думающая по-русски писательница Дина Рубина продолжает работу над новым романом под названием «Русская канарейка». Обсуждать книгу, которую читатели еще не держали в руках, — это от лукавого. Так что говорили мы с Диной Ильиничной на темы окололитературные. Благо, информационных поводов имелось предостаточно. Начали, само собой, с разбора скандального тотального диктанта, прогремевшего на всю Россию...
— Одна... Возвратившись домой после этого симпатичного действа, я, обычно не заглядывающая ни в Интернет, ни в телевизор (дома у меня его попросту нет), ответила на звонок из российской газеты. Отозвалась на просьбу «прокомментировать» начало скандала. Кажется, это были «Известия»... Я что-то там сказала — с изрядной долей юмора. Это и была ошибка. Потом исправила ее: ничего более не говорила на эту тему. Знаете, самое порочное — и в творчестве, и в жизни вообще — объясняловка. Влезаешь — все, обратно не вылезешь. Или вываляешься в навозе с ног до головы. Ну а что касается самого диктанта — идея замечательная: умная, с любовью к языку, очень профессиональная в исполнении. И вот тут уж ошибки быть не может: там текст изучает и корректирует целый взвод филологов Новосибирского университета.
— Нет, не пожалела. Вообще-то я всю жизнь лелею свою позицию «частного лица» — во всем. Например, никогда не комментирую и не вступаю в обсуждение внутриполитических российских проблем. Считаю, что не имею права. Я ведь к России имею сейчас отношение, так сказать, лишь языковое. Эмоции, воспоминания, привязанности — оставим их в стороне. Языковое наследство — да, оно меня касается. Уж в нем, извините, свою часть законную имею. Это вопрос принципиальный, мастеровой. Если хотите, точнее: вопрос мастеровой чести — на что способен и вправе претендовать человек. Я эти вещи остро чувствую. Могла бы напрячься, конечно, с самого начала. Но меня успокоило название проекта: «международный». А если международный, то будь ты и негром преклонных годов...
— Видите, только-только горделиво заявила, что не комментирую высказывания абсолютно неинтересных мне персонажей, как вы решили меня на эти разговоры вытянуть. А я стараюсь делать в жизни то, что намеревалась, у меня вообще характер не подарок. Историю с диктантом, который, кстати, менее всего писали школьники, и отнюдь не только россияне, а граждане тридцати пяти стран, уже можно счесть делом давно минувших дней (по меркам современных СМИ). Не говоря уже о том, что выбор студентов — организаторов акции был добровольным, и он пал на Дину Рубину, увы и ах всем членам, — закон голосования, ничего не попишешь. И, возможно, если б меня в малейшей степени интересовал Бондаренко и его высказывания, продолжила бы наш разговор на эту тему... Но, ей-же-богу, надеюсь, мы можем поговорить еще о чем-то, более интересном и мне, и вам, и гипотетическим читателям?