— Километров сорок на северо-восток от Парижа. Волшебное место, заповедный городок, где окопалась французская аристократия, люди, чьи счета в банках начинаются с пяти — десяти миллионов евро. Звучит красиво, понимаю. Я же, насмотревшись вблизи на жизнь высшего света, вскоре стал испытывать единственное желание: укокошить их всех. И хорошо бы из автомата Калашникова. Стрелять, пока патроны не закончатся. Эта мысль неотступно преследовала меня с момента пробуждения утром до поздней ночи. Все, что творилось вокруг, напоминало чудовищный гротеск, и в знак протеста я начал изображать из себя русского медведя. От богемы быстро устаешь. От любой — американской, французской, русской. Она везде одинакова. Ярмарка тщеславия, демонстрация амбиций на примитивном уровне и ничего более. Сперва мне удавалось мимикрировать, слившись со средой, но потом естество взбунтовалось. Возникло чувство клаустрофобии, словно в клетку попал, пусть и золотую... В Санлисе я прожил три года, на большее сил не хватило, хотя Вероник была очаровательна, относилась ко мне трепетно и искренне. От тоски я реально лез на стенку. Если бы задержался подольше, наверное, начал бы печь картошку в камине, ходить по замку в косоворотке и сафьяновых сапогах...
— Не стал. Мне сообщили, что документы готовы, но я не пошел за ними. Не захотел. В тот момент я уже находился в Москве. Рвался сюда, искал повод если не вернуться, то хотя бы побыть. Мне предложили провести выставку. Радостно уцепился за возможность переселиться из Санлиса в Париж, по двадцать часов в сутки работал в студии, почти не ел, не спал... В Россию прилетел ровно на три дня. На следующее после приезда утро пошел на Арбат за продуктами. Возле Irish House меня и грохнули. Обворовали, проще говоря. Там стоял лоток, с которого торговали конфетами «Белочка» и «Грильяж в шоколаде». Я ополоумел от радости и потерял контроль над ситуацией. Расслабился, как последний приезжий лох. Ушлый карманник разрезал сумку и вытащил из нее портмоне, где лежали пять тысяч долларов (колоссальная сумма по тем временам!) и документы, включая паспорт. Зачем я все таскал с собой? Дурак, кретин! Знакомые менты успокаивали: «Андрей, не нервничай. Паспорт подбросят или скорее предложат выкупить, захотят на тебе еще подзаработать». Нет, не вернули. Конечно, в первый момент я испытал шок, а потом стал относиться ко всему как к забавному приключению. Занялся восстановлением документов, отправился во французское посольство, где меня радостно приняли, внимательно выслушали и спросили: «Мсье Деллос, мы верим в вашу увлекательную историю, но вы, простите, кто?» Параллельно пришлось вспоминать подзабытое слово «ЖЭК», медленно и мучительно карабкаться по этажам советской бюрократической лестницы... Вакханалия продолжалась с полгода. За это время я успешно влился в новую московскую жизнь, которая показалась мне чрезвычайно увлекательной. Почему? Здесь чувствовалось свежее дыхание, а там, на Западе, от всего веяло мелкобуржуазной мертвечиной. Как гениально сказал знакомый француз, вам, русским, невероятно повезло: все живут одну жизнь, а вы как минимум две — до и после перестройки. Я подумал и согласился. Перемены, произошедшие в России за время моего отсутствия, ошеломляли, сводили с ума. Все было наоборот, супротив тому, что я люто возненавидел в Европе и в Америке. Я ведь успел поездить по миру, мои выставки проходили в Германии, Италии, в нью-йоркском Сохо. Словом, сначала я понял, что Франция — не для меня, не моя земля обетованная, потом смирился с мыслью, что земного рая не существует в принципе, и вдруг, вернувшись в Россию, с удивлением обнаружил то, что искал за морями-океанами! Я попал в другую страну. Возможно, не совсем в ту, о которой мечтал, но в жутко привлекательную. Тогда и возникла идея замутить в Москве что-нибудь свое.