Итан

Страх сковал меня липкими щупальцами, когда в голове появилась новая теория, способная объяснить происходящее на «Деметре». Что если виноваты не вспышки Нербуса, а инопланетный вирус, который мы могли занести на корабль вместе с грунтом? Что-то, что не обнаружила техника, поселившись в нас с Гонсалесом, могло не вызывать никаких симптомов длительное время. У всех болезней есть свой инкубационный период, некоторые не проявляют себя месяцами. Что если во мне, подавляя мой ясный разум и волю, развивается вирус, с которым люди еще не умеют бороться?

Карантин – это слово звучало как приговор.

Экспедиция «Деметры 2» уже в пути. Когда мы ложились на орбиту НТ5610011, их корабль, целью которого было довезти вторую смену и вернуть домой первую, уже бороздил просторы космоса, на сверхмощных скоростях сокращая расстояние.

При малейшем намеке на иноземную инфекцию или вирус меня изолируют до конца полета на Землю. Я никогда не увижу дочь.

Итан нашелся там же, где я его и оставила. Он что-то мастерил, подогнув под себя одну ногу. Надел майку и джинсы. И наверняка успел выспаться.

– Как ты думаешь, я могла подхватить здесь какую-нибудь болезнь? – спросила, едва вошла.

– Болезнь? – поднял голову Итан.

Я разглядела на его руке мой носок. Парень рисовал на нем красным маркером глаза и рот. Маппет-шоу на краю вселенной. От этой мысли я невесело усмехнулась и опустилась рядом.

– Что если я вижу тебя, потому что эта болезнь воздействует на клетки мозга и заставляет меня делать…

– Ты все еще не веришь, что я настоящий, – Итан потупил взор, всем своим видом показывая, как он огорчен, но тут же писклявым голоском заговорил мой разрисованный носок. – Джули не хочет верить, что я настоящий. Что же мне сделать? Как заставить ее поверить?

Он засмеялся, приобняв меня за плечи, и мне не оставалось ничего кроме как сдаться, выдавив из себя нелегкую улыбку.

– Ты не больна и не сходишь с ума, – прошептал мне на ухо воображаемый друг детства.

Для убедительности кивнул носком на руке.

– Видишь? Он тоже так считает.

Семь последующих лунов я проводила наблюдение за растениями, взрыхляла и увлажняла почву, исключая возможные негативные для их состояния факторы. Сообщение от Центра, пришедшее к середине того же луна, поразило меня своей сухостью. Джейсон Финнеган, возглавлявший управление экспедицией «Деметра» с Земли, сообщил, что мне следует придерживаться предписанных протоколов и дожидаться прибытия команды «Деметра 2». Он так же сказал, что выражает глубочайшее соболезнование по поводу утраты уважаемого страной гражданина, и просил не оглашать случившееся в связи с нежелательными последствиями, которые могут бросить тень и поставить под угрозу всю целесообразность проекта. То есть мне прямым текстом запретили сообщать о смерти Гонсалеса кому бы то ни было. Для моей семьи он все еще был жив и продолжал возглавлять нашу научно-исследовательскую экспедицию. Не сомневаюсь, что люди Финнегана вышли на связь с Лусией, предупредив ее о том же. Я была уверена, что его жена начнет паниковать и звонить во все инстанции, если ее Хорхе не выйдет на связь. Писем от нее больше не приходило, что лишь подтверждало мои соображения.

Хансен говорил, как он скучает и ждет, когда я наконец-то вернусь домой. Обещал устроить по этому поводу большой праздник, на который соберет всех наших близких друзей, даже семейку чокнутых, но весьма милых Краучей. На другом послании он наперебой с Эми рассказывал, как прошел День Благодарения в семье ее одноклассницы. Я включала видео на повтор, кусая губы и глотая соленые слезы, и больше всего на свете боялась не вернуться. Пыталась записать ответ, но каждый раз нажимала на удаление, потому что мой вид вызвал бы у них очень много вопросов, а я не хотела, не могла на них отвечать.

Однажды я заметила синяк на запястье. Итан сжал его слишком сильно, когда мы занимались любовью. Эта мелочь, такая незначительная, совсем выпала у меня из головы. Я застыла, изумленно глядя на синеватый отпечаток пальца. Это не укладывалось в моем понимании. Есть какие-то вещи, которые отпечатываются в нашей памяти и воображении как фотоснимки. А есть те, на которые не обращаешь внимания, пока не утыкаешься носом. Вроде неловкого удара о краешек стола, о котором ты наверняка забудешь к концу дня и, лишь ложась спать, обнаружишь на месте удара ссадину. И, скорее всего, даже не вспомнишь, откуда она появилась.

Вспышки на Нербусе повторялись с той же непостоянной периодичностью. От двух до пяти за лун, иногда они длились не больше минуты, иногда растягивались, превышая поставленную Гонсалесом верхнюю точку. Самая длинная была зафиксирована на тридцатый лун и составила пять минут восемь секунд. Провалы в памяти прекратились, но Итан не собирался никуда исчезать и подбадривал меня, когда чувствовал, что я на грани срыва.