Итамар К.

— Знаешь, хорошо, что ты не женат, — спустя какое-то время сказала Рита, лежа на спине и бездумно глядя в потолок. — Такому человеку, как ты, нельзя жениться и иметь детей. Это только уведет тебя с главного пути. Ты нуждаешься в подруге, которая не только не будет мешать тебе, но и вдохновит. Я старше тебя и…

— Рита, хватит об этом…

— О, ты не выносишь, когда я говорю, что старше тебя, но у меня достаточно опыта, и я знаю, с какой легкостью можно сбить человека с пути всякими глупостями. Например, уборкой, кухней, стиркой, дурацкими разговорами. И так проходит жизнь… Я это почувствовала на собственной шкуре. Годы разбазарились на чепуху! И поэтому теперь я стремлюсь каждый свободный час посвятить внутреннему обогащению, учебе, беседам с тобой. Я сама пытаюсь получить от тебя духовный заряд и — надеюсь, ты это чувствуешь, — вдохновить тебя. Мы нужны друг другу! Только подумай о наших беседах! О том, что происходит между нами! Подумай, каких творческих вершин мы достигаем в постели!

— Рита, это не совсем духовный акт…

— Ты ошибаешься! Это именно духовный контакт, а вовсе не телесный. Разве ты не чувствуешь, как духовная энергия вырывается из нас, когда мы это делаем? И так же я могу вдохновить тебя во всех твоих делах.

Обо всем этом и не только об этом Итамар вспомнил, пока пил чай в своей квартире. Она, конечно, думал он, рассчитывает на долгую связь со мной. Она ткет для себя ткань, которая должна выдержать годы и в которую вплетен ее муж. А я? Какова моя роль? Я что, инструмент для сублимации ее творческих способностей? Ну и что с того? Разве я сам не использую ее? Не нуждаюсь в ее моральной поддержке? И если она любит меня за мое творчество, разве я не люблю ее за то, что она им восхищается? И может быть, действительно правы психологи, утверждая: за любовью стоит чистый нарциссизм и ничего более.

Итамар встал и вымыл стакан в раковине. Нет, это не так, сказал он себе, поразмыслив. И уж точно, что не всякая любовь — нарциссизм.

Вытирая стакан, Итамар посмотрел на город через кухонное окно. Перед ним расстилалось море антенн на бетонных коробках. Какое уродство, подумал он и на какой-то момент удивился своему восприятию привычного пейзажа. Да, безрадостное зрелище… И в этом уродстве живет большинство населения Израиля. Завтра в Иерусалиме он вдохнет другой воздух. Он пойдет посоветоваться с Бенционом Апельбаумом. Интересно, что тот скажет по поводу академии. Уж конечно же, Бенцион сможет найти выход. Он подскажет решение, которое должно устроить Мурама и компанию.

Итамар улыбнулся. Когда ты у себя в стране, всегда есть с кем посоветоваться. Тебя знают, к тебе иначе относятся. Ты не пустое место. Возникают, правда, всякие препоны, но ничего, в конце концов и с этим можно справиться. Кто бы заинтересовался мною в Нью-Йорке или Голливуде? Еще один сценарист из тысяч… Кто бы вообще посмотрел там в мою сторону, да еще дал возможность поставить фильм?!

Теперь он преисполнился уверенности, что все уладится, что вскоре начнутся съемки, что фильм выйдет на экраны страны (и кто знает, может, на экраны мира!) и что через несколько лет он только посмеется над сегодняшними неурядицами.

Итамар поставил чистый стакан на полку и снова взглянул в окно. Пейзаж за окном уже не казался столь уродливым. В нем даже обнаружилась какая-то гармония. Есть своя эстетика в сером бетоне, заасфальтированных крышах, белых ставнях, в распростерших свои руки антеннах. Кто сказал, что это хуже, чем в других городах, если смотреть на них сверху? Разве здесь менее красиво, чем, например, в Риме? Красота — вещь весьма относительная. Собственно, здесь можно говорить об особом типе красоты, о красоте уродства. Это иная красота, у нее другие параметры, она сродни выпестовавшему ее обществу.

XII

Итамар вернул пьесы Менахема Мурама, так их и не прочитав. Выходя из университетской библиотеки, он наткнулся на группу молодых офицеров, прослушавших, как видно, курс утренних лекций во Дворце диаспоры. Один из них провожал лектора.

— Это верно, — ответил лектор на какой-то неизвестный Итамару вопрос слушателя. — Сколько простоты и мудрости в выражении «О мире говорят с врагом»! Чего бы я ни дал, чтобы найти того человека, который впервые сформулировал этот блестящий афоризм. Какая идейная и стратегическая глубина!

— О мире говорят или мир заключают? — спросил офицер с обеспокоенным выражением лица. — На лекции я записал «заключают».

— С точки зрения эпистемологической это одно и то же. И то и другое — действие. Иное дело — само подписание мира. Это уже конечный результат процесса. На этой стадии враг уже превратился в друга. Поэтому я не согласен с И.И.Тухнером, который год назад в «Annals of Politics» утверждал, что «мир подписывают с врагом».

— Значит, это неверно? — удивился офицер.

— «Подписывают»! — Лектор поднял палец правой руки. — Тухнер написал «подписывают».

Он открыл свой портфель, порылся в нем, вытащил затрепанный журнал и поднес его к глазам офицера: