Итамар К.

— Ицхак, я согласен с тобой всем сердцем, — сказал Мурам. И обратился к остальным: — Я думаю, нам стоит посоветоваться с Каманским.

XI

Итамар, как и многие другие скрипачи, в трудные минуты играл для самого себя. Он заперся в своей комнате, но валяться в кровати не стал (на чтение не было сил), а взял скрипку и заиграл «Чакону» Баха. Затем перешел к Бетховену, сыграл сначала Десятую сонату, потом «Весеннюю». А ведь неплохо получается, подумал Итамар, никогда еще он так хорошо не исполнял вторую часть «Весенней». И словно бы забыл о своем увечье, пока в середине третьей части сонаты искривленный палец не попал в поле его зрения.

Действительно ли травма была истинной причиной того, что он бросил скрипку? Такая мысль пришла ему в голову, когда он положил инструмент в футляр и поставил на газ чайник. Не мог ли он, несмотря на перелом, продолжить карьеру скрипача, вернуть, проявив упорство в занятиях, прежнюю свою форму? Или же он просто нашел предлог, убоявшись предстоящей ему тяжелой борьбы, чтобы сойти с дистанции? Может, просто испугался неудачи? Итамар вспомнил нескольких многообещающих, знакомых ему скрипачей. Что из них вышло? Кто стал настоящим мастером, добился признания? Один-два, не больше. Помимо высокого класса здесь нужен сильный характер, упорство, настойчивость — качества, которыми он, по-видимому, не обладал. Кроме того, необходимо всепоглощающее стремление к известности и признанию. Без всего этого успеха не добиться.

Не исключено, что мама была права, не понимая, как мог перелом пальца прервать его музыкальную карьеру. Факт остается фактом, сказал он себе: в решающий момент моей жизни, когда я должен был встать на ноги и выйти в мир импресарио, рекламы и сценических площадок, я остановился.

Приготовив себе стакан чаю, Итамар уселся за стол. А ведь не прекрати я играть, подумал он, не очутился бы в этой странной ситуации с Каманским и академией, не встретился бы с Омером Томером и Гавриэловым, с Мурамом и доктором, со всем этим славным истеблишментом. И с Нурит. Как же он забыл о ней? Однажды он уже отложил визит к ней в студию, и, по-видимому, придется сделать это еще раз, потому что он не находил в себе силы идти к ней сегодня вечером, как они договорились. Придется снова звонить ей и оправдываться. Как она поведет себя при голосовании? Есть ли какой-то шанс, что она поднимет руку за него? Видимо, если будет уверена, что ей обломится. Как, интересно, они голосуют? Решает ли большинство или же у них принято обсуждать каждый вопрос, пока не придут к единогласному решению, как на суде присяжных?

Вместо того чтобы играть на скрипке, я пошел в кинорежиссеры, продолжал он размышлять. На что я рассчитывал? Что не придется противостоять внешнему миру? Что я смогу заниматься искусством в чистом виде и единственно страшное, что мне может угрожать, это капризы какого-нибудь актера с раздутым самомнением? Видно, я не понимал, что в реальной жизни всегда найдутся охотники вмешиваться в мое творчество. Но кто мог предположить, что копаться пожелают именно в сценарии о камерном певце?

Итамар машинально перелистал рукопись. Вот сцена, где Меламед беседует с Сильвией о «Бедном Потере» Гейне и Шумана, показывает ей на рояле, как он представляет аккомпанемент, поет ей. «На протяжении минуты, пока Меламед поет Шумана, — прочел Итамар, — он не сводит глаз с Сильвии. Постепенно его пение замирает, Сильвия приближается к нему, и они впервые целуются». Как безвкусно, подумал Итамар, как шаблонно звучит их диалог! Нет, сейчас я подавлен, и судить не в состоянии… А может, они там, в академии, правы? Может, действительно сценарий ничего из себя не представляет? Такой специалист, как Гавриэлов, видел в жизни фильмов более чем достаточно, и, уж конечно, с годами у него развился острый критический нюх. Хотя что они вообще понимают, эти университетские теоретики? Что знают о подлинном искусстве? Вот Каманский, человек двумя ногами стоящий на земле, человек с опытом, он-то меня поддержал.

Итамар отхлебнул из стакана. Чай был слабым, он снова опустил пакетик в стакан, осторожно положил его в ложечку, лежавшую на столе, чтобы не накапать на деревянную крышку. Тут он ухмыльнулся: да уж, Каманский — пример, лучше не придумаешь… Сидит себе в своем небоскребе и все гребет, приобретает. Сколько стоит вся эта груда? Сколько стоит его последнее приобретение — мой сценарий?…

Итамар попытался вспомнить, как восприняли сценарий разные его знакомые. Валере, например. Ее сценарий потряс. Итамар сидел напротив нее в ресторане «Луиджи» на Третьей авеню, когда она читала рукопись. Они были одни, и он видел, как слезы текли по ее щекам и капали на сигареты. А Лора? Лора от волнения прекратила чтение посредине и смогла продолжить только через два дня, после того, как съездила в Хэмптсон, чтобы прийти в себя. Впрочем, все это женщины, сказал себе Итамар, женщины с их эмоциональной реакцией. Разве они способны дать объективную оценку?