Итамар К.

— Вы не можете отрицать, что имена Пикассо или Ван Гога поднимут ценность картины до небес, — возразил Итамар. — Я не имею в виду денежное выражение, а говорю о художественной ценности.

— И я говорю об истинной художественной ценности вещи. Конечно, она может меняться, она зависит от критериев того или иного поколения. Но каждое из поколений оценивает произведение искусства как независимый объект.

Апельбаум сидел на диване рядом с Гилей, Итамар расположился напротив них в кресле и, пока Бенцион говорил, смотрел на девушку. Хрупкая, лицо тонкое, в темных глазах угадывалась глубина. Ее красота была неброской. Тихая красота, как будто принадлежащая иным, ушедшим поколениям. Она заметила, что Итамар не может отвести от нее глаз, но, видно, не сознавала своей привлекательности.

— Я верю в тебя, Итамар, — продолжал Апельбаум, — я верил в твои возможности, когда ты был еще ребенком, ты знаешь. И я не сомневаюсь, что ты создашь настоящую вещь. Но сам я не разделяю взглядов Меламеда и, наверно, не самый подходящий человек, чтобы дать тебе совет в этом деле.

— Если бы они так не уперлись именно в это! — пробормотал Итамар.

— Может быть, они говорят то же самое: если бы он только не упрямился.

— Мы живем в странное время, — сказала Гила. — Не исключено, что они уступят во многих вещах, но только не в этом.

— Но это так нелогично! — ответил Итамар.

— Ты ищешь у них логику? — спросила Гила. — Это ведь все эмоции, все строится на чисто эмоциональном уровне. Но отсутствует одна главная эмоция — любовь.

— Знаешь что, Итамар, — предложил Апельбаум, — давай поедем к Берману. Он сейчас пишет исторический роман о Бар-Кохбе. Кто, как не он, может разобраться, где должна проходить граница фантазии в произведении, опирающемся на исторические факты. Или назовем это границей «творческой свободы». Кстати, отнесем ему две картины, которые я уже отчистил.

Пока Апельбаум звонил Берману, Итамар и Гила оставались в гостиной.

— Когда я была ребенком, — рассказывала Гила, — я читала все, что писал Берман. Дядя Бенцион давал мне каждую его книгу, как только она выходила. Все они были с его дарственной надписью. Ты знал, что они дружили еще в детстве, в Чехии? Я ужасно любила Бермана, но другие дети у нас вообще о нем не знали.

— Наверно, их родители не разрешали им читать светские книги, такие, как романы Бермана? — спросил Итамар.

— Светские… — расхохоталась Гила. — Правда, что Бермана у нас бойкотировали. Но это было в кибуце.

— Так ты выросла в кибуце?!

— Что, трудно поверить? Но я не сожалею о своем прошлом. Нет худа без добра. Солженицын однажды написал, что его первый арест, когда он был офицером, научил его многому. Он начал видеть правду. И то, что я выросла в нерелигиозной среде, в кибуце, где декларативно отвергают религию, привело меня к глубокому пониманию религиозного чувства. Если бы я родилась в другом месте, кто знает, достигла бы я такого понимания, как сегодня? Ощутила бы я, что моя жизнь пуста и бессмысленна? Поэтому я не жалею. Ничего случайного не бывает. Все предопределено заранее. Еще кофе?

— С удовольствием, — ответил Итамар.

Гила встала и взяла у него чашку.

«Сколько изящества и очарования в ее движениях», — подумал Итамар, когда она легко откинула со лба непослушную прядь волос. Несмотря на ее одежду, а может быть, благодаря ей, Гила излучала истинную, чистую и покоряющую сердце женственность. С быстротой молнии в мозгу Итамара пронеслась мысль о разнице между ней и Ритой. Естественная, мягкая красота Гилы, отсутствие манерности покорили Итамара. Даже ее одежда вдруг привлекла его. Действительно, было что-то по-настоящему влекущее, хоть и в скрытой форме, в скромной одежде Гилы, прикрывающей почти все ее тело. Рита всегда одевается так, подумал Итамар, что какая-нибудь деталь обязательно несет вызов — будь то незастегнутая пуговица, позволяющая видеть бретельки лифчика, легкий разрез на юбке, через который проглядывает часть бедра, или шарф, завязанный таким образом, чтобы привлечь внимание к декольте под ним. Гила не делала ничего подобного. Она была полной противоположностью Рите, но Итамар подумал, что именно она может стать истинной спутницей жизни, настоящей союзницей во всех делах. Она бы помогла ему из чистого альтруизма, а не ради того, чтобы получить какую-либо материальную или моральную выгоду. Любовь, исходящая из сердца такой женщины, — это чистое чувство без всякой примеси эгоизма. А ее логика! С какой простотой в одной короткой фразе она оценила всю его запутанную ситуацию!

— Твой дядя сказал, что ты изучаешь компьютеры, — заметил Итамар, когда Гила протянула ему чашку кофе с ломтиком кекса.

— Да, в колледже «Эцха-дат». Я уже заканчиваю курс. Дипломный проект основан на разработанной мною программе со сложным статистическим анализом. Ожидают, что, когда результаты исследования будут опубликованы, они вызовут шок. Надеюсь, что хотя бы в далекой перспективе они окажут влияние на наше общество. Все наши инструкторы уверены, что так оно и будет. Что иначе быть не может. Логика неопровержима.