Исцеляющая

По пути домой девочка окончательно убедила себя, что в коробке все это есть. К сожалению, когда несколько дней спустя ей наконец удалось ее открыть, внутри оказались лишь пустота и пыль.

Что же, она ведь знала, что душа матери слишком сложна, чтобы уместиться в маленькую коробку. И Эйва убрала головоломку в сундук, куда отправлялись все когда-то любимые, а потом позабытые игрушки.

8

МЕЙКОН НАДЕЯЛСЯ, что после того, как он во всеуслышание объявит о своем присоединении к церкви Преподобного Брауна, интерес к его семье ослабеет, однако вышло все с точностью до наоборот. В лагере у подъездной дороги тут же появилась группа людей с плакатом «ЭЙВА ПРИНАДЛЕЖИТ ВСЕМ!». Мейкон так и не смог разобрать, были ли они религиозными фанатиками, или несгибаемыми атеистами, или вообще не пойми чем. Но какое это имело значение?

Преподобный помогал шерифу чем мог. Советовал, на чьи звонки отвечать, а чьи – игнорировать. Научил, как держаться во время интервью и как отвечать на каверзные вопросы, не сказав, по сути, ничего. Выполняя данное им обещание, Браун во всем руководил Мейконом. Делал, что было в его силах, чтобы шериф с дочерью могли чувствовать себя хозяевами собственной жизни. Поэтому, когда Преподобный объявил, что желает лично побеседовать с Эйвой и вообще со всей их семьей, причем лучше – если это произойдет у них дома, Мейкон согласился.

И вот Преподобный, одетый в темный костюм и легкое пальто, стоял перед дверью. Позади маячили полисмены, проведшие проповедника сквозь толпу. Приветливо кивнув Мейкону, они побрели обратно на свой пост.

– Входите, – пригласил Брауна шериф и провел его в гостиную.

– Благодарю, – сказал тот, поправляя волосы, растрепавшиеся на холодном ветру.

Кармен с Эйвой сидели на диване. Какие бы отношения ни сложились у девочки с мачехой, молчаливая солидарность их сплотила. Вероятно, возникла она потому, что они вынуждены были постоянно находиться вдвоем дома. Такие тесные отношения часто порождают отвращение, но случается, приводят и к взаимопониманию.

До Эйвы начало доходить, что Кармен вовсе не пытается занять место матери, что она просто любит Мейкона, хочет родить здорового малыша и сплотить семью, в которую входит и падчерица. Кроме того, хотя ни та, ни другая еще не встречались с Преподобным, их объединяла неприязнь, которую они испытывали к этому человеку, сколько бы Мейкон ни твердил, что Браун всего лишь пытается помочь.

– Очень приятно наконец-то встретиться с вами обеими, – сказал Браун, подходя и пожимая руку сперва Кармен, а потом – немного дольше – Эйве. – А ты, значит, и есть наш чудо-ребенок?

Преподобный уселся в кресло, заранее поставленное для него Мейконом. Сам шериф сел рядом с женой и дочерью. Все трое выжидательно глядели на Брауна.

– Для меня огромное удовольствие посетить ваш дом, – патетически произнес тот. – Простите меня за то, что вынужден был настоять на своем визите. Мне представляется, это может убедить людей в нашем с вами единстве.

В глазах Кармен блеснул огонек подозрения, тут же замеченный Преподобным:

– Догадываюсь, о чем вы подумали, но я действительно хочу только помочь.

– И что должна будет взамен сделать для вас Эйва? – спросила Кармен, расправляя на выпуклом животе темно-синее платье.

Оно стало узким и неудобным. Кармен купила платье, будучи на четвертом месяце беременности, и не предполагала носить его в третьем триместре.

– Вижу, вы прямолинейны, как и ваш муж, – заметил Преподобный.

– Вообще-то, мне тоже было бы любопытно узнать, – вставил Мейкон.

– Уверен, что вам не терпится, поэтому перейду сразу к делу. Я хочу, чтобы под эгидой моей церкви свершилось исцеление.

– И речи быть не может, – отрезала Кармен.

– Прошу вас, выслушайте меня, – сказал Браун, переводя взгляд с Кармен на Эйву. – Одно-единственное исцеление. Это все, что нам нужно.

– И в чем смысл? – спросила Эйва.

Взрослые посмотрели на нее.

– Смысл в помощи людям, – терпеливо принялся объяснять Браун. – Весь мир уже знает, кто ты и на что способна. Снаружи толпятся жаждущие твоей помощи. Я не прошу Эйву помогать всем, совершенно очевидно, что это ей дорого обходится. Поэтому я считаю, что мы должны, как говорится, выйти в люди. Помочь кому-нибудь, но на сей раз – не животному, а человеку. Сделав это публично, она получит, скажем так, некоторую передышку.