Исцеляющая

– Ты не ответил на мой вопрос. – Кармен решительно скрестила руки на груди, и Мейкон понял: пока он не ответит, она не сдвинется с места.

– Ты не представляешь, какая ловкость требуется, чтобы уходить от твоих вопросов, – отшутился Мейкон.

– Ты недооцениваешь беременную женщину, которой вполне достанет сил огреть мужа сковородкой, если он будет продолжать юлить.

– Ладно, ладно, – ухмыльнулся шериф, затем глубоко вздохнул, и его улыбка потухла. – Сдается мне, он неплохой человек.

– И что этому неплохому человеку нужно от Эйвы? – прямо спросила Кармен.

Ночной холодок бодрил. Из-за западных гор как раз выглянула луна, лохматые сосны проступили в густом тумане. Сверчки распевали свои последние песни, ветер с гор пах жасмином. Зима обещала быть ранней, но жизнь все еще теплилась в окрестных лесах.

– Ну? Неужели все настолько плохо?

– Он хочет, чтобы Эйва еще кому-нибудь помогла.

– То есть?

– Сделала бы для него то же, что и для Эльдриха. Преподобный считает, что, если она действительно обладает даром, у нее есть долг перед людьми и она обязана им помогать. Делать все, на что у нее хватит сил. – Губы Мейкона мучительно сжались, ему трудно стало говорить. – И мне кажется, в чем-то он прав.

– А по-моему, ответ ясен как дважды два: нет!

– Кармен…

– Что? Нечего тут обсуждать. – Она потерла пальцами висок. – Скажи ему, чтобы убирался к дьяволу, куда, кстати, ты должен был послать и Эльдриха. Давай взглянем правде в лицо: никто определенно не знает, что именно произошло с Эйвой и Уошем. Никто не понимает, как она это сделала. Черт, да полмира вообще не верит в случившееся! И как по мне, это совсем неплохо. Может, так весь этот ералаш скорее уляжется. – Кармен сжала руку Мейкона и прямо посмотрела ему в глаза. – Нам известно одно: потом она чувствует себя очень плохо. Мейкон, она ведь пролежала без сознания три дня! И до сих еще не поправилась. Исхудала, как щепка, все время мерзнет.

– Да знаю я, знаю. – Мейкон отвернулся. – Вот только… Понимаешь, мы же не можем сделать вид, что ничего этого не было, и обо всем забыть.

– Отчего же? Просто пошлем их куда подальше, и дело с концом. И когда кто-нибудь снова заявится с просьбой устроить какой-нибудь эксперимент или, там, пожелает, чтобы она кого-нибудь исцелила, мы твердо откажем. По-моему, это прекрасный выход. У нас у всех есть право сказать «нет».

– Ты же должна понимать, насколько все это серьезно, Кармен. – Мейкон в свою очередь ласково сжал ее руку. – Она совершила нечто небывалое, и, может быть, с помощью Брауна у меня будет больше шансов справиться с ситуацией, – проговорил он неуверенно. – Не знаю. Все это, – он неопределенно развел руками, – как-то слишком для меня одного. Люди задают вопросы, а я понятия не имею, что им отвечать. Она моя дочь, а я не знаю, что с ней творится. – Мейкон вздохнул. – Врачи говорят, ей уже получше.

– Да они сами ни хрена ни понимают! – рявкнула Кармен. – Она же каждый раз после этого в кому впадает! Подумай об этом, Мейкон. Хорошенько подумай, как такое отразится на ее здоровье. Не видишь, что от нее остались кожа да кости? Ест она нормально, но все словно в черную дыру проваливается. Одежда висит как на вешалке.

– Кармен, не могли бы мы обсудить все спокойно? – устало попросил он.

– Это ее убивает, Мейкон. Медленно, но верно, – едва сдерживаясь, сказала она.

– Прошу тебя… – проговорил умоляюще он и закрыл глаза, словно не желал видеть того, что ждет впереди.

Она начала было настаивать, но осеклась, поймав себя на том, что их с Мейконом спор очень напоминает препирательства ее родителей. Когда-то Кармен пообещала себе, что никогда не будет походить на свою мать, которая не давала ни мужу, ни детям поступать по-своему. Вместо этого она заводила бесконечные монологи, называя это дискуссиями, причем противной стороне не позволялось вставлять ни слова против. Кармен одернула себя и перевела дух.

– Хорошо, – сказала она. – Я тебя слушаю, излагай.

– Дело в том, что я совсем растерялся от этого столпотворения. Я – простой шериф. Наверное, неплохой, но всего лишь шериф. Ищу потерявшихся собак, утихомириваю выпивох, которые не могут найти дорогу на свою ферму. Вот и вся служба. Я таков, каков есть, и это все, что я умею. А теперь я не врубаюсь, что, черт подери, происходит. С каждым днем становится хуже. Народ продолжает стекаться в город. Журналисты, клянчащие интервью, какие-то невнятные типы, стремящиеся поведать мне свое ценное мнение… А поскольку сам я ни черта не понимаю, то и не знаю, кого из них слушать, – Мейкон притянул к себе жену, та расцепила руки, и они обнялись. – Я боюсь, Кармен.

Кармен думала, что нынешним своим перманентно слезливым состоянием она обязана беременности. Глаза у нее постоянно были на мокром месте. Но сейчас она заплакала – не из-за взбесившихся гормонов и не для того, чтобы разжалобить Мейкона. Она плакала потому, что тоже была в ужасе, чувствуя, что увязла в этом изменившемся, неведомом мире. Сам Мейкон не плакал, Кармен плакала за него.

– Неужели нет другого способа? – всхлипнула она.

– Предлагай, я послушаю.

Кармен молчала.