Исцели меня

— Ты сам виноват, — неожиданно начинаю я, на что Глеб поворачивает на меня голову. При этом приподнимает брови, мол поясни, деточка, поподробнее какую чушь ты придумала на этот раз. — Если бы ты говорил все прямо и по-человечески, например, зачем я тебе на самом деле нужна, этого всего бы не было. А так проще всего делать из меня дуру. Дал таблетку, соврав, что это обезболивающее и давай говорить с кем-то про какой-то орган, думая, что я сплю. Это со стороны смешно осознавать какая я дура, только такой как я легко воспользоваться, чем многие и злоупотребляют. Знаешь сколько таких как я ежедневно подвергаются насилию? И я сейчас говорю не про мозг и моральное давление. Я хоть говорить умею и орать, а вот другие не умели. Любому, кто сильнее, очень просто воспользоваться тем, кто слабее. И такому как тебе ничего не стоит навешать мне лапши на уши, что у меня будет все хорошо, а потом выдать меня за сумасшедшую, что мне что-то там показалось и получить то, что хочется. Я не знаю, что у тебя в голове. А с такими как я вообще все очень легко выставить в другом свете. Да, я мнительная, но имею на это полное право, — на одном дыхании проговариваю я и, отвернувшись к окну, начинаю с усилием тереть лицо и глаза, чтобы позорно не разреветься. Черт! На ресницах ведь тушь. На кой черт я вообще накрасила глаза?!

— Олег, остановись и выйди, пожалуйста, из машины, — тихо произносит Бестужев и машина через несколько секунд притормаживает. Слышу щелчок двери, хлопанье дверью со стороны водителя и тихое, я бы сказала хриплое:

— Хорошо, в чем-то я безусловно не прав. Точнее мы оба не правы, — Глеб с силой убирает мою ладонь от лица. — Я дал тебе снотворное просто потому что у меня нет волшебной таблетки, от которой пройдет любая боль. Я хотел, чтобы ты поспала. Тупо отрубилась перед обследованием, чтобы еще больше себя не накручивать. Я четко тебе говорил и неоднократно, что роспись — это не формальность и не фиктивный брак, — обхватывает одной рукой мой подбородок, поворачивая мое лицо к себе. — Считай это блажью, желанием, да чем угодно. Я так хочу. Ты мне нужна в качестве жены, а не донора какого-либо органа или из-за чувства жалости. Более того, ты это по-прежнему не признаешь, но в глубине души ты тоже хочешь вырваться из отцовского дома и уехать со мной. Пусть и пока не в таком ключе, как я, но хочешь. Я говорил, что не буду ограничивать твою свободу. Но, пожалуй, я ошибался. Буду. С тобой нельзя по-другому. Иначе получается шаг вперед и два назад. Твою бурную фантазию надо нагружать чем-то дельным. Но я не собирался ни раньше, ни сейчас, ни в будущем тебя к чему-нибудь принуждать и применять к тебе насилие. Я хочу, чтобы ты встала и не потому что испытываю чувство вины за прошлое. И я не буду сейчас поливать тебя с ног до головы ванильно-влюбленным сиропом, чтобы услышать в ответ, что ты любишь своего братца. Ты еще не в том состоянии, чтобы перестать со мной пререкаться. Я не могу и, как ты понимаешь, не хочу откромсать себе ноги, чтобы в полной мере понять то, что чувствуешь ты и как проходят твои дни, но я пытаюсь. Возможно, будь я на твоем месте, у меня тоже бы развилась в голове неясная хрень, повышенная мнительность и бурная фантазия о том, что все вокруг против меня, но в одном я уверен — я бы не молчал. Как ты сказала, у тебя есть прекрасная способность говорить, так вот — не молчи, Соня. Я — не провидец. Ты могла еще ночью спросить меня обо всем и не доводить себя и все вокруг до абсурда. Всего этого бы не было. Сегодняшний инцидент — исключительно твой выбор. Но я сделал для себя кое-какой вывод. Надеюсь, ты тоже.

Вновь отворачиваюсь к окну после длинной Бестужевской речи и желание разреветься вновь возвращается. Вот как у него получается говорить так, что у меня пропадает способность говорить и вообще мыслить? Вновь чувствую себя каким-то нашкодившим ребенком.

— Соня?

— Я тебя услышала.

— Это хорошо, что услышала. Другие не умели, это что ты имела в виду?

— Ты о чем вообще? — устремляю на него взгляд.

— Ты сказала, дословно не помню, что ты говорить умела, а другие — нет. Перед тем как, сказала про насилие. О чем ты говорила?

— Я такого не говорила. Хватит выдумывать чушь, — грубо бросаю я, в очередной раз отворачиваясь к окну.

Хватаюсь за цепочку из-за внезапного ощущения, что она меня душит. На самом деле она действительно перекрутилась, мне не показалось. Перекручиваю ее, хватаясь зачем-то за крестик. С головой у меня все же не все в порядке, я реально не помню, как сказала это Бестужеву. И ведь вырвалось как-то. Становится не по себе от дурацких воспоминаний и ощущения мерзости. А еще дико не по себе от того, что я ощущаю на себе прожигающий взгляд Глеба.

— Мы скоро поедем? — резко поворачиваюсь к Глебу.

— Уже, — не знаю как, но спустя несколько секунд на водительское место вернулся тот самый Олег и мы тронулись с места.

Проклятые мысли заполняют и без того разрывающуюся голову. А чувство вины за Варю разъедает. Не знаю за что ухватиться. Беру мобильник и, недолго думая, набираю ей сообщение.