Историки без принципов

Справедливо замтилъ какъ-то Шеллингъ, что для того, чтобы быть скептикомъ, нужно обладать легконравностію, хорошимъ настроеніемъ духа; таковы и были Юмъ и Кантъ. Можетъ быть, веселый Ренанъ есть новое подтвержденіе этого замчанія. Но очень дурно и вредно, когда скептицизмъ выдается за глубину и истинную науку.

X Истина въ исторіи

Ложное понятіе объ исторіи происходитъ отъ того-же, отъ чего вообще міръ человческій есть поприще всякаго рода лжи. Человкъ живетъ двойною жизнью, потому что, кром дйствительности, у него есть область мысли, допускающая всевозможныя искаженія. Такъ, напримръ, дйствительное знаніе, какой-бы степени и вида оно ни было. всегда содержитъ въ себ истину. Но, такъ-какъ мы, въ нашей мысли, можемъ принимать неполное знаніе за полное, частное за общее, вншнее за внутреннее, то и раждаются безконечныя заблужденія.

Если я понялъ какую-нибудь теорему геометріи, убдился въ ея истин, то я уже не могу смотрть на нее иначе, какъ на истину, не могу говорить, что это было только мнніе нкотораго Эвклида, жившаго за триста лтъ до Р. X. Эту точку зрнія, столь ясную для математики, необходимо прилагать и во всякимъ другимъ, когда-либо высказаннымъ мыслямъ и ученіямъ, хотя такое приложеніе и несравненно трудне, чмъ для геометріи. Въ сущности, понимать исторію, которая вдь, прежде всего, есть изложеніе чувствъ, образа мыслей и дйствій минувшихъ поколній, есть самая трудная и высокая задача для ума. Тутъ требуется безграничное расширеніе нашихъ понятій; при полной строгости пріемовъ, тутъ, очевидна, должно оказаться неизмрино больше вопросовъ, чмъ понятыхъ явленій.

Возьмемъ нравственныя ученія, которыя обыкновенно считаются дломъ самымъ простымъ, не требующимъ усилій и подготовленій для своего постиженія. Въ дйствительности, только тотъ можетъ нсколько понимать ихъ силу и различныя степени, кто самъ высоко поднялся въ нравственной жизни; иначе они останутся въ его глазахъ мертвою буквою. Дана, положимъ, заповдь: «любите враговъ своихъ». Тогда одно изъ двухъ. Или мы ее уразумемъ въ ея истинномъ смысл и истинныхъ основаніяхъ, и тогда непремнно признаемъ ее и своею заповдью, будемъ всею душею стремиться исполнять ее, и не будемъ говорить, что это есть лишь историческій фактъ, что такъ училъ дв тысячи лтъ назадъ нкоторый раввинъ. Или-же мы не уразумемъ заповди, найденной нами въ древней книг, и тоща, что бы мы объ ней не говорили, мы напишемъ такую-же исторію, какъ тотъ, кто сталъ-бы писать исторію математики, не понимая математическихъ теоремъ.

Каждый человкъ судитъ о другихъ по себ; каждый поэтъ создаетъ образы по своему образу и подобію. И если гибкость ума и таланта даетъ возможность постигать жизнь далеко не похожую на нашу, то, во всякомъ случа, высота общаго уровня, до котораго мы можемъ подняться въ пониманіи чужой жизни, опредляется нашею собственною высотою.

И такъ, изучая столь высокую жизнь, какъ жизнь основателей христіанства, стремясь истолковать вовн духъ и новое ученіе, нкогда возродившее міръ, мы. насколько поймемъ христіанство, настолько станемъ его ревностными исповдниками, и наше изслдованіе будетъ мриломъ нашей нравственности и нашего пониманія религіи.

Не будемъ несправедливы къ Ренану. Несмотря на отсутствіе ясныхъ принциповъ и вопреки дурнымъ правиламъ, ясно имъ выставляемымъ, онъ на дл, какъ человкъ съ чуткимъ умомъ я сердцемъ, мене многимъ другихъ ушелъ отъ положительныхъ требованій, лежащихъ на историк. Знаменитый профессоръ-богословъ старикъ Газе пишетъ объ этомъ слдующее: «меня увряли, что именно эта книга (т. е. Vie de J'esus Peнана), которая въ глазахъ строго настроенныхъ христіанъ является легкомысленною, пробудила христіанскіе интересы въ другихъ людяхъ, бывшихъ дотол равнодушными. Да въ ней и есть поэзія, есть благоговніе» (Geschichte Jesn. Leipz. 1876, S. 154).

Вотъ то дйствіе, которое должна производить исторія; и если Ренанъ, воображая себя какимъ-то научно безстрастнымъ изслдователемъ, достигъ однако нкоторой доли этого дйствія, то онъ, значитъ, на дл впалъ въ противорчіе съ самимъ собою. Впрочемъ, какъ мы видли, онъ лично ничуть не боится упрековъ въ противорчіи; но для утшенія другихъ, мене безстрашныхъ, необходимо твердо заявить, что и впадать въ противорчіе иногда вдь вовсе не бываетъ надобности.

XI Философія Ренана

Какъ-бы ни противорчилъ самъ себ писатель, какіе-бы виды ни принималъ на себя, прикидываясь и пуская пыль въ глаза, дйствительная его душа, истинный образъ мыслей и чувствъ не можетъ вполн укрыться, а только ясне обнаружится для того, кто уметъ понимать душевныя проявленія. Такъ и относительно Ренана нужно сказать, что, какъ ни усердно онъ забавляетъ читателей и себя самого, какъ ни искусно онъ прячется за блестящей мыльной пной, которую взбиваетъ вокругъ себя, но для спокойнаго и пристальнаго взгляда никакъ не могутъ остаться тайною его основные вкусы и понятія. Кто суметъ осадить эту пну, для того въ остатк иногда получится только немножко мутной и малосодержательной жидкости.